Вселенная Тарковские. Арсений и Андрей - [60]

Таким образом, к пятидесяти годам Тарковский-старший наконец обрел искомое – творческую лабораторию, где никто не мог ему помешать быть наедине с собой и со своей поэзией. По крайней мере, ему так казалось…

Татьяна Алексеевна Озерская была ровесницей Арсения Александровича, родилась в Москве, закончила институт иностранных языков и к моменту их знакомства в конце войны была уже довольно известным переводчиком. Ее переводы Т. Драйзера, О. Генри, А. Кронина, Дж. Брейна печатались в журнале «Иностранная литература». Особую же известность Татьяне Алексеевне принес перевод культового романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром».

Из воспоминаний поэта и прозаика Инны Львовны Лиснянской (1928–2014 гг.): «Властной и практичной матерью оказалась для Тарковского его третья жена Татьяна Алексеевна Озерская… Она отлично поняла характер Арсения Александровича… что же до самой Т. Озерской… то, признаюсь, мне не особенно по сердцу женщины этого типа: крупные, твердые, тертые, экономически-житейски целенаправленные, этакие «бабы за рулем». Особенно мне было неприятно в Татьяне то, как она подчеркивала детскую беспомощность, детскую зависимость Арсения Александровича от нее, даже в некотором смысле культивировала в нем эту беспомощную зависимость. И уже последние годы жизни, как мне рассказывали, Арсений Александрович совершенно не мог без нее обходиться и, если она ненадолго отлучалась, оглядывался и твердил: «Где Таня, где Таня?»

Но надо воздать должное Татьяне Алексеевне Озерской. Она долгие годы не печатающемуся поэту почти ежедневно повторяла: «Арсюша, ты – гений!» Об этом мне неоднократно (а скорее всего – себе) напоминал Тарковский именно тогда, когда был удручен какой-нибудь Татьяниной грубостью. А как долгие годы не печатающийся поэт нуждался в такой поддержке – «Арсюша, ты – гений», – и говорить нечего! Возможно, благодаря именно тем чертам характера Озерской, которые мне противопоказаны, вышли в свет книги «Перед снегом», «Земле – земное».

На описанные выше Инной Львовной качества Татьяны Алексеевны обращали внимание многие, многих смущала ее маскулинная (в отличие от Арсения) решительность и хватка. Своего мужа она, безусловно, держала в «ежовых рукавицах», но невозможно было не признать нечеловеческих и благородных усилий Татьяны Озерской по продвижению и поддержке Арсения Александровича. Вероятно, она была свято уверена в том, что только таким образом возможно добиться официального признания поэтического гения ее супруга.

И она многое сделала в этом направлении.

В конце 50-х – начале 60-х годов в жизни и судьбе Тарковского-старшего складывалась воистину парадоксальная ситуация. С одной стороны, поэт обрел свободу и возможность полностью отдаваться своему творчеству, именно слову, ради которого он пожертвовал всем, но, с другой стороны, рядом с Арсением Александровичем появился человек, который совершенно регламентировал его жизнь и с армейским напором подчинил выполнению литературных задач. Теперь со всей очевидностью стало ясно, что укрыться от этого давления за книжным шкафом не получится.

Причем касалось это всех аспектов жизни, бытовых в том числе.

Поэт и прозаик Кирилл Ковальджи вспоминал: «Однажды, когда я был у них в Переделкино, пришли две поклонницы, студенточки. Прямо молились на него. Он был в ударе, острил, читал стихи. Время шло незаметно, стемнело. И вышло так, что Тарковским нужно было в Москву, мне и девочкам предложили ехать с ними вместе. Вела машину Татьяна Алексеевна. Не успели отъехать и ста метров, как она спохватилась. А. А. что-то должен был взять с собой, но забыл. Боже мой, как грубо она его отчитала, обозвала бестолочью и еще не помню, как. Поклонницы остолбенели. А Арсений Александрович виновато-ласково успокаивал ее: «Прости, Танюша, ну ничего, давай вернемся…». Вернулись.

Я растерянно шептал девочкам: «Не придавайте этому значения. Он выше этого, он большой поэт!» А. А. спасало чувство юмора, он как-то поведал мне: Я единственный в нашей семье, кто женат на гремучей змее.

И еще спел:

Наши жены – кошки раздражены,

Вот кто наши жены!»

Однако, что и понятно, чувство юмора спасало не всегда.

Так, Тарковский очень хотел поселить в квартире на Аэропорте свою дочь Марину, которую он нежно называл «моя Корделия», благо метраж позволял, однако Татьяна Алексеевна отнеслась к этому резко отрицательно, найдя, что совместное проживание Арсения, Алексея Студенецкого (сына Озерской от журналиста Николая Васильевича Студенецкого), Марины и самой Татьяны Алексеевны будет неуместным и крайне стеснительным (для гениального поэта в первую очередь), потому что пойдет во вред его напряженной работе.

Тарковский был вынужден согласиться с женой.

Как нам уже известно, в 1962 году Мария Ивановна с детьми получила квартиру в панельной новостройке в Бирюлево. Видеться со взрослыми детьми Арсений Александрович стал еще реже, хотя к тому времени он уже стал дедом – в 1958 году Марина Арсеньевна родила сына Михаила.

Муж Марины и однокурсник Андрея, кинорежиссер Александр Витальевич Гордон в своей книге «Не утоливший жажды…» писал: «Арсений Александрович «был потрясен, что стал дедом, умилялся младенцем, был растроган и по-особому нежен с дочерью. Ко дню возвращения Марины из роддома привез новую кровать с полированной спинкой. При этом трудно было назвать Арсения Тарковского человеком, который изо дня в день заботится о своих близких. Любовь и внимание проявлялись спонтанно, совпадая обычно с получением гонорара или отлучкой Татьяны Алексеевны».