Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки - [93]

На канале «ABC-News» его спросили, опровергает ли рыночный кризис капитализм laissez-faire или убеждение Айн Рэнд, будто рынкам можно доверить саморегулирование. За последние годы это был один из немногих случаев, когда в присутствии Гринспена упоминали имя Рэнд, но он справился с ситуацией играючи. Если Гринспен в самом деле считал, что в его образе мысли имеется некий изъян, ему предоставлялась возможность это подтвердить. «Ничего подобного», — заявил он без колебаний, будто ждал этого вопроса, чтобы защитить позиции радикального капитализма. После чего продолжил, сообщив, что у него и других политических деятелей «нет опыта работы с теми типами рисков, какие появились после падения „Lehman Brothers“».[212] Гринспен, вероятно, забыл, что Федеральная резервная система под его руководством координировала выкуп «LTCM» («Long Term Capital Management»), хедж-фонда, который рухнул в 1998 году, поставив под удар платежеспособность противных сторон, в том числе и крупнейших банков с Уолл-стрит. То была генеральная репетиция одного из ключевых событий финансового кризиса 2008 года, когда рискованное участие в деривативных сделках Американской международной группы («AIG») едва не уничтожило ее противные стороны, и снова в их числе были крупнейшие инвестиционные банки. Финансовая система опять оказалась под угрозой из-за беспечности одного-единственного игрока. «LTCM» был гораздо меньше, чем «AIG», но его все равно пришлось спешно выкупать, чтобы спасти от коллапса всю систему.

Через три дня после появления на «ABC-News», 7 апреля 2010 года, Гринспен вернулся на Капитолийский холм впервые с тех пор, как в 2008 году предстал перед Ваксманом. На этот раз он пришел на Комитет по расследованию причин финансового кризиса.[213] И тут уже не было никакого покаяния, даже притворного, даже такого, от которого можно было бы отречься в следующий миг или при следующем появлении на телеэкране. На сей раз Гринспен не извинялся, а нападал. Волнения в обществе поутихли, рынок начал восстанавливаться, и можно было продолжать атаку. Гринспен воспользовался этой возможностью, чтобы решительно отречься от своего частичного покаяния, которое произошло в октябре 2008 года.

Федеральная резервная система, сказал он, действовала, чтобы предотвратить рост субстандартного кредитования. Он раздал комиссии распечатки под заглавием «Инициативы Федеральной резервной системы по ограничению „злоупотреблений“». Даже тут Гринспен не смог удержаться от искушения и поставил кавычки, сомневаясь, стоит ли здесь говорить именно о злоупотреблениях. То, что он назвал «инициативами», представляло собой несколько методических документов. Все были подготовлены совместно с другими агентствами, в некоторых случаях их насчитывалось до пяти. Никаких ограничений не вводилось. Регулирующие органы сообщали о своих ожиданиях, однако, что бы ни говорил в своем отчете Гринспен, не указывали банкам, что делать. Не было никаких требований.

Государственная «пушка» так и не выстрелила.

Член комиссии Бруксли Борн, которая также возглавляла Комиссию по срочной биржевой торговле, когда Гринспен отверг ее план по регулированию деривативов,[214] сосредоточилась на идеологии Маэстро. «Суть вашей идеологии сводится к тому, что финансовые рынки саморегулируются, а правительственное регулирование — либо не нужно, либо вредно, — сказала она. — Вы также утверждали, что в результате финансового кризиса обнаружили в этой идеологии изъян. Вы находились на посту председателя Совета управляющих ФРС более восемнадцати лет, вышли в отставку в 2000 году,[215] и за этот период сделались самым уважаемым в мире экспертом по финансовым рынкам. Я хочу спросить: повлияла ли на уровень регулирования финансовых рынков в США и в мире ваша убежденность в пользе дерегулирования?»

Борн продолжила методично выстраивать обвинения против Алана Гринспена: неспособность регулировать экономику, неспособность предотвратить слияние банков в громадные корпорации, которые уже не имеют права на банкротство. «Неужели Федеральная резервная система не в состоянии нести ответственность за свои действия, не в состоянии исполнять свои обязанности?»

Гринспен был не в том настроении, чтобы признавать ошибки или каяться. Он, кажется, был рад возможности обставить все так, будто он и не поворачивался спиной к Айн Рэнд. Первым делом он заявил, что никогда не сомневался в правильности своей идеологии.

«Прежде всего, — начал он с нажимом, и его голос звучал сипло и решительно, — изъян системы, который я признал, заключался в том, что она не позволяет в полной мере осознать состояние и масштаб потенциальных рисков, которые до тех пор были еще не испытаны». Дав ложную трактовку своей октябрьской исповеди 2008 года, Гринспен продолжил переписывать историю, опровергая саму мысль о том, что когда-то был Маэстро. «Может быть, вам и казалось, будто мои идеи относительно регулирования имели какой-то вес и влияние на Конгресс. Но лично я так не считаю».

Время выступления Борн истекло, и больше никто не развил ее мыслей. Ни один из членов комиссии не зачитал Гринспену расшифровку стенограммы его покаянного выступления 2008 года. Никто не возразил в ответ на его ошеломляющее заявление, будто он не имел никакого влияния на Конгресс. Попытка переписать историю удалась: никто ничего не заметил. Гринспен прибегнул к излюбленной технике объективистов, проверенной временем: отрицай реальность.