Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки - [16]

Пол продолжал:

— Пробуждение религиозности сродни философской морали. — Послышались одобрительные возгласы. — И сейчас самое главное — избавиться от кретинов в обеих политических партиях. От кретинов, которые с дьявольским упорством уничтожают страну.

— Страну? — вмешалась пожилая дама. — Весь мир!

2. Объективист дообъективистской эпохи

Из присутствовавших на собрании объективистов Айрис Белл знала Рэнд лучше всех, поэтому я с нетерпением предвкушал знакомство с нею. Она не была участницей «Коллектива», как Гринспен, однако на протяжении пяти с лишним десятилетий Рэнд была для нее как свет в окошке. К тому же у меня сложилось впечатление, что эта дама мыслит очень независимо, а значит, сможет обрисовать мне полную картину происходящего.

Айрис хотела (по крайней мере, не отказывалась) дать мне интервью, однако все время переносила встречу. У нее было много дел. Среди прочего, она организовывала ежемесячные собрания «Junto» — группы либертарианцев и объективистов, которую основал и финансировал Виктор Нидерхоффер, дилер по опционам и писатель. У меня уже был похожий опыт с Яроном Бруком, чей секретарь Курт Крамер игнорировал мои электронные письма и телефонные звонки, словно не в меру заботливая мамаша нежной восточной красавицы. Но на Айрис я возлагал большие надежды. Совсем недавно она возмущалась тем, как цензура Института Айн Рэнд сократила интервью, которое она дала для «Устной истории» Рэнд. В новом интервью она смогла бы высказать все как есть.

Объективисты, собиравшиеся в манхэттенской кофейне, выказывали особенное почтение к Айрис, потому что она, подобно живой нити, связывала их с Рэнд. И для меня встречи с теми, кто лично знал Рэнд, были ценнейшим источником информации: они помогали получить верное представление о мировоззрении рэндианцев. Я заметил, что представители старшего поколения, в том числе Айрис, обычно рассматривали характер Рэнд и людей из ее окружения независимо от идеологии объективизма, которую поддерживали всем сердцем. От этого доверие к ним младших соратников возрастало, а лично для меня, независимого стороннего наблюдателя, — и ценность собраний с их участием.

Айрис было лет семьдесят, однако годы пощадили ее, и было ясно, что во времена знакомства с Рэнд, сорок с лишним лет назад, она была настоящей красавицей. По профессии графический дизайнер, в те далекие времена Айрис оформляла обложки для брошюр, которые Рэнд издавала вместе с Натаниэлем Бранденом, пока они не разругались. Имя Айрис мимоходом упоминается в биографии Рэнд, написанной Энн Хеллер.

За те несколько раз, когда я присутствовал на собраниях, у меня сложилось впечатление, что Айрис не в восторге от Института Айн Рэнд и его руководителей: похоже, ее сильно раздражало, что институт вцепился в наследие Рэнд мертвой хваткой. Однажды во время беседы после очередного собрания Айрис заметила мне, что дневники и записные книжки Рэнд, опубликованные институтом, подверглись цензуре. Дженнифер Бернс в своей биографии Рэнд, вышедшей в 2009 году, оценивает изъятые фрагменты как «существенные и проблемные».[34]

Айрис и сама пострадала от объективистской цензуры. Она была одной из последних, у кого взяли интервью для сборника «Сто голосов» — антологии, опубликованной в конце 2010 года в рамках проекта «Устная история Айн Рэнд», осуществленного Институтом Айн Рэнд.[35] В беседе с институтским автором Айрис высказалась откровенно. Имела место «некоторая нечестность, о которой, как мне казалось, следовало рассказать», — заявила она на одном из собраний в кофейне на Манхэттене. Ей хотелось быть уверенной, что спустя годы то, что она «пережила, что видела собственными глазами, разговоры, которые вела с разными людьми», — все это сохранится для потомков. В 1999 году она дала институтскому автору четырехчасовое интервью — по ее воспоминаниям, «решительно негативное».

Но когда Айрис получила сигнальный экземпляр антологии «Сто голосов», то с негодованием обнаружила, что ее высказывания не просто сократили, но и подвергли цензурной правке. «Они умудрились извлечь из моих слов все положительное», что «никак не вязалось с общим тоном беседы». Айрис переговорила со многими людьми, чьи интервью вошли в сборник, и выяснила, что с их высказываниями поступили точно так же.

Я встретился с Айрис в ее квартире на Манхэттене, расположенной неподалеку от штаб-квартиры ООН, примерно в миле от последнего жилища Рэнд. Мы прошлись до одной из закусочных, расположенных под небоскребом Citigroup на Пятьдесят третьей улице: это довольно тихое место, хотя поблизости всегда топчется пара бездомных.

Айрис с удовольствием рассказывала мне о своих родителях и своем воспитании, которым очень гордилась. Айрис Фюрстенберг, внучка евреев-иммигрантов из Восточной Европы, родилась в Чикаго. Родители ее были высокоинтеллектуальные люди, методичные и систематичные во всем. Их повседневная деятельность была основана на здравом смысле, и в детских воспоминаниях моей собеседницы запечатлелась прежде всего эта их рассудительность. Они познакомились в 1938 году и, решив пожениться, потратили следующие два года на то, чтобы «облечь в слова свои взгляды на жизнь, свои жизненные планы». Подобное стремление распланировать будущую жизнь покажется необычным и сегодня, и уж тем более оно было нетипично для представителей рабочего класса в Чикаго 1930-х годов. Хотя никто из ее родных не читал произведений Айн Рэнд, которая еще только начинала свою карьеру, Айрис, по ее собственному признанию, «воспитывалась, как объективист». Ее родители чувствовали, «чтобы по-настоящему понимать, что делаешь, сравнивать варианты и быть уверенной, что поступаешь правильно, необходимо облекать все свои мысли в слова». Так что когда в семье начали читать Рэнд, «все хором сказали: „Объективизм — это наше“».