Всего один век. Хроника моей жизни - [74]

Вилы, косы, серпы и др. сельхозинвентарь — на 20%

Посуда металлическая — на 10%

Мебель — на 5%

Стройматериалы, в т. ч.: железо кровельное — на 10%

Гвозди подковные, сапожные и др. — на 25%

Медикаменты — на 15%

Спички — на 17%

Керосин — на 25%

Бензин — на 25 %».

Это был умелый шаг новых правителей в лице Маленкова, Берии и других. Народ снова стал с надеждой смотреть в будущее.

В октябре этого же, 53-го года правительство озаботилось и тем, чтобы в магазинах появились мало-мальски необходимые промтовары, приняв постановление «О расширении производства промышленных товаров широкого потребления и улучшения их качества». К 1956 году рост производства следующих товаров предусматривался в таких размерах: шерстяных тканей в два раза, обуви — на 70 %, чулок и носков — на 80 %, часов в 3,2 раза и т. д. Было запланировано и значительное улучшение качества нашей одежды, белья и ботинок.

Не забывали новые правители и об обороне Советского Союза от внешнего врага, не иначе как грозившего новой страшной войной. В августе 53-го года в стране была испытана первая водородная бомба, любимое детище академика Сахарова.

Отныне страна была надежно защищена, и я могла спокойно заниматься своими делами и проблемами.

Весной 53-го года завершался мой первый год в аспирантуре. Ежемесячная аспирантская стипендия была невелика — 400 рублей. Мама снова поила меня и кормила, но работать ей становилось все труднее. В марте мы отметили ее пятидесятилетие, возраст был еще не так велик, но все чаще у нее пошаливало сердце и прыгало давление.

Отец жил в основном у Марьи Петровны Пушкиной в Лосиноостровском, где он купил ей комнату. Она с великим терпением ухаживала за ним в дни запоя и порой жаловалась маме по телефону на свою горькую долю. Тем не менее он был не в силах совсем оторваться от дома, изредка приезжал ночевать в свою комнату и настоятельно вручал нам двести рублей.

В эту пору, как уже упоминалось, я нашла способ немного подработать. Вернее, меня нашла молодая, шустрая Вера Николаевна Кутейщикова из ВОКСа и предложила иногда сопровождать делегации в качестве переводчика.

ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с иностранными государствами) помещался рядом с Арбатской площадью, на улице Воздвиженка, 16, в известном «особняке мавританского стиля», некогда построенном Саввой Морозовым. Объемом служебных полномочий сотрудников этого гостеприимного заведения я не интересовалась, хотя была более чем уверена, что они благоденствуют под сенью спецорганов. Какникак, связи с иностранцами, хотя и «культурные». Забавно, что некоторые воспринимали меня, побывавшую в Аргентине, тоже как своего рода сексота, хотя мои там связи были явно «некультурными», с официальной точки зрения. Но кому и что мне надо было объяснять, когда самой многое оставалось непонятным.

По какой-то причине Кутейщикова прониклась ко мне если не симпатией, то некоторым доверием и стала порой приглашать меня — в числе других испанистов, — культурно поработать с делегациями из Латинской Америки, поскольку сама она работала в Отделе латиноамериканских стран ВОКСа. Наипервейшей задачей этого маленького странноприимного министерства было красиво принять и обласкать представителей прогрессивной интеллигенции из-за рубежа, продемонстрировать им наши достижения и достопримечательности: Большой театр и Третьяковскую галерею, детские сады (передовые), больницы (лучшие); показать радующие взор места по методу нашего славного предка князя Потемкина-Таврического.

За зиму 52-го года мне довелось раза два побывать с латиноамериканскими делегациями на «Лебедином озере» и бесплатно пообедать с ними в первоклассных гостиницах — в основном в «Советской» и «Украине», — где их размещали.

В конце марта 53-го, вскоре после смерти Сталина, мне позвонила Кутейщикова и попросила с неделю поработать с делегацией членов Совета Мира.

В те годы Советский Союз, крепко подружившись со странами Восточной Европы, стал последовательным сторонником мира во всем мире и всячески поддерживал в капиталистических государствах движение сторонников мира, людей, которые искренне восхищались победой СССР в войне с фашизмом. На сей раз мне предстояло быть гидом делегации из Аргентины.

Бегло просматриваю список гостей: Хуан Карлос Кастаньино (художник с мировым именем), Мария Роса Оливер (писательница), Леонидас Барлетта (писатель)… — и столбенею. — Хорхе Виаджо (хирург)… Других фамилий уже не вижу.

Смотрю на листок. И не знаю, что делать. Отказаться от работы? Остаться гидом и..? Ноги подкашиваются.

Что делать?

Меня одолевало смятение чувств: радости, растерянности — и противного страха. Если Карякин видел нас в Палермо, то любой разговор с Хорхе наедине не останется незамеченным, станет лишним свидетельством продолжающихся «опасных контактов», а тогда все пойдет прахом — и дом, и аспирантура… Кто мог знать — да и сам Карякин, — что никаких опасных для государства контактов не было. Собственно говоря, не было ничего. Но для меня было. И очень-очень много. Был не просто эпизод, а большое открытие и большая потеря. Но все это осталось где-то далеко-далеко, вспоминалось, как яркое сновидение. А теперь — вот здесь, рядом, близко…