Всего четверть века - [28]

— Зачем писать? — спросил Олег.

Если он своим вопросом девушку озадачить собирался, то у него ничего не вышло.

Она ответила убеждённо:

— Люди всегда письмам радуются. Я, например, жду не дождусь.

И снова все засмеялись, но не обидно, понимающе.

А Игорь сказал:

— Вы, наверно, правы.

Она посмотрела на него с благодарностью, однако в разговор больше не вступала, а под самый конец встречи такой случай произошёл. Когда к утру все уже выпили порядочно, Сергей на кухню вышел, а она там помогала, но в этот момент одна была. Сергей подошёл и, глядя ей в глаза, сказал:

— От меня жена ушла.

Она смутилась ужасно.

— Я знаю.

— Все знают. Это стыдно. Мне стыдно, понимаете?

— И напрасно. Напрасно. Это ей должно быть стыдно.

— Ей?

— Конечно, её, — подтвердила она горячо и убеждённо. — Ведь вы очень хороший человек.

— Правда? Вы так думаете?

— Я вижу.

И вдруг он потянулся к ней, — я уверен, непроизвольно, движимый чувством признательности, не более, — схватил её руки и начал целовать. Она не знала, что делать, руки отнять не решалась, а поощрить боялась. А Серёжка, не выпуская рук, прижал их к своему галстуку.

Тут и вошла Лида. Ведь всё это не втайне происходило, не в укромном уголке, а на кухне. Лида по хозяйственным делам зашла и наткнулась на эту трогательно-пьяную сцену. Увидела и решительно освободила девушку, вынув её руки из рук Сергея.

Разумеется, он повиновался безоговорочно, а девушка, разволновавшаяся, убежала.

— Ты что, Серёжа, неважно себя чувствуешь? — спросила Лида спокойно и заботливо.

— Да, да. Наверно. Мне так тяжело, Лидочка.

— Может быть, приляжешь, полежишь?

— Да, конечно, да. Лягу.

Но он не трогался с места, он, покачиваясь, стоял напротив Лиды.

— Иди, Серёжа.

Он шагнул, но не к двери, а к Лиде, и, уронив голову на её плечо, заплакал.

— Что ты! Что ты, Серёжка!

Лида положила руку на его растрёпанные волосы и погладила, как ребёнка.

Конечно, ей не хотелось, чтобы кто-то видел их в этот момент, но кухня в праздничные вечера проходной двор, и вошёл именно тот, кому входить не следовало. Вошёл Олег. Вошёл и остановился в дверях. Лида стояла к нему спиной, а Сергей рыдал и соображал плохо, поэтому оба его не видели. Олег посмотрел, однако, в отличие от жены, вмешиваться не стал, усмехнулся только и вышел.

Выйдя из кухни, Олег захватил со стола початую бутылку и направился на один из балконов, ещё существовавших в то время. Балкон уже обветшал, и металлическое витое ограждение шелушилось застарелой ржавчиной. Погода стояла слякотная, туманная, нездорово-гриппозная, и я окликнул Олега:

— Куда ты? В одной рубашке… Простудишься.

— Я-то? Во мне микробы, как в душегубке, дохнут. Спиртного они не выносят, малютки нежные. Хочешь своих доконать?

Он протянул мне бутылку, предлагая выпить без закуски и даже без рюмки.

— Из горлышка? — спросил я.

— По-американски. Неужели шокирует?

— Не хочется. Норму я уже принял.

— Живут же люди, — вздохнул Олег, — норму знают. А по виду ты не очень весёлый.

— Серёжку жалко.

Олег хмыкнул.

— Представляю, каково ему, — сказал я, — хоть и старается держаться молодцом.

— Ни черта он не старается. Проливает слёзы на кухне на пышной груди моей благоверной супруги.

Обычно он сдабривал подобные тирады юмористическими интонациями, но эта прозвучала серьёзно и зло.

— В каком смысле? — спросил я не очень удачно.

— В самом прямом. И грудь, и слёзы отнюдь не аллегория. Так что в некотором смысле ты видишь обманутого мужа.

— Ну, хватил!

— Сейчас хвачу. — В наклонённой бутылке булькнуло. — Я сказал «в некотором смысле». Не в прямом, постельном… пока. Однако же душу излить ему захотелось ей, а не мне или тебе.

— Женщины для этого больше подходят.

— Дурак кто так думает. А он вдвойне. Ему б баб возненавидеть, а он у них утешения ищет. Шило на мыло…

— Если ты ревнуешь, то, по-моему, зря.

— Я ревную? Да пусть они хоть сейчас поженятся. Не выходя из кухни.

— Ты стал злой, Олег.

— Пожалуй. А куда денешься? Об этом во всех антиалкогольных брошюрах пишут… Необратимые явления…

— Неужели это так серьёзно?

Олег произнёс тоном цитаты из старинного романа:

— Судьба попавшего в беду друга взволновала нашего героя.

— Перестань. Разве тебя самого это не волнует?

Снова булькнуло в бутылке.

— Я в порядке. Как сказал поэт, я не хочу судьбу иную.

Мы замолчали Я не хотел выглядеть нравоучительным ханжой, он — медленно вскипал.

И вскипел.

— Нет бога, понял?!

— При чём тут бог?

— А при том, что не венец творения ни ты, ни я, ни они, — Олег махнул рукой в гостиную, откуда слышались голоса, — а машины! Сидят дураки и рассуждают о роботах, киберах, а сами чем от них отличаются? Ведь мы так по-машинному устроены, что машинней нельзя. Как мы друг друга видим? Как мыслящие существа? Чёрта с два! Мы не предмет видим, а заложенное в нём представление. Кто такой Серёжка? Чудный парень, чистейший человек, страдалец. А Лидка? Сама природа! Мудрая и добрая. Терпеливо несёт свой крест. А крест — это я. Бяка, кака, пьяница, дебошир, способный, но не оправдавший… Остряк, пошляк. И не выбьешь этих запрограммированных штампов! Патефонная пластинка у каждого в башке крутится и повторяет, бормочет без конца: способный парень, погубивший себя, способный — погубивший, способный — погубивший…