«Всегда же со мною твой образ...» - [6]

Хорошей ночи тебе, моя маленькая! Усни, девочка! Дай руку, глаза свои!

(Подпись)

* 26.10.1933.

Пишу не медля, не отрываясь от твоего листа, чтобы застать тебя еще в Новосибирске, чтобы ты услышал меня.

Так ждала это письмо твое, ежедневно, еженощно, и сейчас вот, получив, еще руки дрожат, как у больной, а я же здоровая и сильная теперь.

Две открытки твои получила. Все это время беспокоило одно: едешь ты в холод без меня, без теплой куртки, без денег? Одно радует, что крепок ты, молод и твоя хорошая уверенность протягивает мне руки.

Паспорт у меня уже есть. Назавтра, после твоего отъезда, получила. Через вежливый отказ. Надо выезжать. Если бы ты остался в Новосибирске — я бы немедленно выехала туда. С квартирою бы утряслось. Там есть знакомые. Если тебя перешлют дальше — это не страшно, — я все равно поеду. Поэтому ты и сообщай мне свой постоянный адрес и возможности.

Так хочется знать, что ты ближе хоть на сотню километров. Разлуки для нас нет. Ты же это понимаешь. Мы сделались такими близкими, как никогда, нигде, даже в мечтах (...).

Пишу много, а слово мельчает, и все мельчает около. И это и радостно, и хочется, чтобы и оно выросло около нас. Так же, Аль, мой родненький? А мы его выходим, взрастим вместе.

От Михаила Ивановича Калинина его секретариат прислал мне письмо. Спрашивают про твой адрес и про то, кем ты осужден. На второй вопрос я отве­тила того же дня. На первое отвечаю сейчас.

Отчего ты не прислал заявления? Оно нужно также.

Надо, чтобы на съезд писателей в мае 1934 года ты имел мандат. Так? Эту первую цель мы себе и поставили. И мандат заслужен всей совестью твоей и бес­порочными мыслями.

Радость ращу для тебя всегда. В глазах, в руках. В песню наилучшую. Все это для тебя — беспорочное и ясное (...). Этим и крепну.

Документы твои при мне. Остальные добуду. Будь спокоен и смотри себя как никогда раньше. Было бы очень хорошо, если бы тебя оставили в Новосибирске. Поздравляю тебя с близким нашим праздником Октября. Желаю все той же силы, взращенной этим днем.

Сегодня утро первого снега. Я знала, что ты поприветствуешь его издалека. И вот твой лист. Как радостно жить, имея тебя и твою песню в нашей стране. Скоро день твоего и моего рождения. С них, этих дней, и начнем нашу жизнь сначала.

Жалко Ю. З., привет ему. Нина еще не приехала из дома. Жду ее. Может, мы с ней вместе к вам — учиться и жить и учиться жить. С. в Алма-Ате. Собирает барбарис и также не имеет еще постоянного адреса.

Борис шлет тебе привет и искренне желает наилучшей и быстрой встречи.

Все мои близкие также передают тебе приветы.

Боюсь, что уже много написала. Дошло бы только. На всякий случай с этим же листом посылаю открытку.

Будь здоровый и радостный, как в лете нашем солнце!

Женя.

09.10.1933.

Получила три твоих письма. Такие яркие, от сибирского ли снега, от бодро­сти твоей или от моего ожидания.

Писала тебе в четырех письмах о получении паспорта, теперь могу порадо­вать и тем, что, наконец, дали мне работу, в Беллите. Видимо, нашли возможным полную мою реабилитацию. Так хорошо вздохнулось впервые за время от твоего отъезда, когда я начала искать работу.

Теперь живу возможностью совсем близкой встречи. Если бы тебя оставили в Новосибирске до окончания срока, — я сейчас же выехала бы к тебе. Но каким образом узнать об этом? Напиши мне обо всем, имея в виду только одно то, что нам нужно быть вместе — так будет ярче и жизнь, и работа, и радость. Хочется в Сибирь, в холодный чистый снег, в свежесть новой нашей жизни. В прошлом ничего не жаль.

Радуюсь, что здоров ты морально (физическое состояние все же тревожит меня), что много в тебе бодрости и веры.

В одном из писем ты пишешь, что в любом случае мне лучше остаться до весны на месте. Тебя тревожит большая дорога. Ты забудь, родной, думать о том, что я слабенькая беспомощная женщина. Я теперь и сильная, и здоровая, и еще очень много «и».

Хлопочу о твоих документах. Некоторые из них трудновато достаются. Требу­ют доверенности на их получение. С переводом Горького тоже дело пошло в ход. Вмешалось РКИ. Перевод будет, очевидно, просматривать специальная комиссия.

Ты вскользь пишешь о возможности частной квартиры в Новосибирске. Это было бы совсем хорошо. Мы смогли бы тогда и писать. Пишешь ли ты? Как хочется мне новых твоих ярких строчек. Мама все видит тебя во сне, а я очень редко. Почему? Мне так нужно видеть тебя.

Почему не взял ты ни куртки, ни теплых бурок? Вот теперь мерзнешь в боти­ночках, и я ничем не могу помочь. Напиши, можно ли выслать тебе посылку? Только напиши так, как в действительности, а то ты напишешь, что нельзя, чтобы не причинять мне хлопот. Знаю я твой родной упрямый взгляд.

Я писала тебе из Москвы, куда вызывал меня брат с женой спасать их семей­ный очаг. Тяжелые дни я провела там. Думала остаться работать, но испугалась такой обстановки. На московский адрес тоже ждала письма от тебя. Теперь уже не нужно писать туда. Неужели не получил ты ни одного моего письма? А я так спешила успокоить тебя в отношении паспорта.

Уже и в Минске снег. Неустойчивый, нечистый. По Республиканской ходит трамвай. Остановка у крыльца Соколовских. Закончен Дом правительства, и в дни Октября откроют памятник Ленину перед ним. Приедешь ли ты сюда, изгнанник, не потерявший ни веры, ни бодрости. Мы приедем сюда вместе. Правда? Я так уверена, что скоро буду у тебя. Радостно думать об этом на воздухе, на снежной улице и представлять тебя, родного как никогда раньше, в больших ярких снегах Сибири. Что ты делаешь теперь? Что думаешь, пишешь? Как всегда жду твоих слов, твоего почерка на конверте. Скорее зови меня к себе.