Всегда солдат - [35]

— Что, хлопцы, подвезти, что ли? — первым заговорил он.

— Обязал бы нас, старик, — откликнулся Рощин.

— Не велика услуга. Забирайтесь поживее в солому!

Помня горькую неудачу на переезде у Кегичевки, я спросил:

— А на переезде дежурят полицаи?

— Бывает, — ответил возница и оглянулся. — Пока доберемся, совсем стемнеет. А темноту эта погань не очень любит.

Старик довез нас до села Казацкого. Здесь, у него в хате, мы и заночевали. Утром направились к селу Хижки, расположенному на берегу Сейма.

Решили переплывать реку в одежде. На том берегу чернел густой лес.

— Заберемся подальше в чащу, — сказал Рощин, — разведем костер и обсушимся. Там, за Сеймом, начинается партизанский край. Скоро у своих будем.

— Я тебе дам у своих! — раздался сзади грубый окрик. — А ну подымай руки, сволочь недобитая!

У кустов, метрах в десяти от нас, стояли двое полицаев. Дула автоматов глядели нам в грудь. Мелькнула мысль: сломя голову броситься вперед к реке, но и тут путь был отрезан — его преградил третий полицай. Мы медленно подняли руки.

— Обыщи их, Мыкола, — приказал один из полицаев.

Микола, низкорослый крепыш, переваливаясь, точно утка, на коротких ногах, подошел к нам и запустил сразу обе руки в карманы Рощина.

— Осторожно, там граната, — пошутил Михаил.

Микола мгновенно отскочил, точно на него плеснули кипятком, и схватился за автомат.

— А ну вынь гранату! — крикнул старший.

Рощин вывернул пустые карманы. Третий полицай засмеялся. Микола побагровел, матюгнулся, подскочил к Рощину и закатил ему оплеуху.

— Вяжи их, — приказал старший.

— Сымай ремень! — гаркнул Микола.

Рощин вытащил из брюк ремень и отдал его полицаю. Тот вывернул Михаилу руки за спину и крепко стянул их в кистях ремнем.

— А этого чем вязать будем? — спросил Микола.

— Этого так поведем, не убежит, — ответил старший и скомандовал: — Шагом марш!

На краю села Хижки нам повстречался высокий, сутулый старик. Тонкий с небольшой горбинкой нос, длинные сморщенные пальцы, холодные злые глаза. Что-то в его облике было от одряхлевшего пернатого хищника.

Увидев нас, старик остановился посередине дороги и заложил руки за спину.

— Пан староста, — заговорил старший полицай, — двое советских разведчиков пойманы при попытке переплыть Сейм.

Разведчики? Я удивленно посмотрел на Рощина.

— Для них все мы — разведчики, — шепнул Михаил.

— Долго вас, голубчиков, ждали, — с ехидцей промолвил староста, показав желтые от никотина зубы. — Совсем заждались. Уж всякую надежду потеряли. А вы тут как тут, легки на помине. Только что о вас вспоминал.

— Зато мы тебя, старого хрыча, вспоминать не станем, — пробурчал Михаил.

— Что ты сказал? — вкрадчиво спросил староста. — А ну повтори, голубчик. Не хочешь? Послушай, Петро, будет он нас вспоминать или как?

Старший полицай осклабился:

— Постараемся, пан староста!

— Обыскали их хорошо?

— Ничего, кроме махры да спичек, не нашли.

— Значит, выполнили голубчики свое дело, — сделал вывод староста. — Гоните их в сельуправу.

Втолкнули нас в темный подвал, помещавшийся под зданием сельской управы. Свет пробивался сюда только через щель в дверях. Окошек не было.

— Настоящая гроб-могила, — отметил Михаил.

Я не отозвался Рощину. Мысли были заняты другим: нужно как-то уничтожить документ, переданный мне в Лебедине. На ощупь надпорол подкладку ватника, вытащил бумажную трубочку, поднес к ней горящую спичку. За дверью раздался шорох. «Следят», — мелькнула догадка. Бумажка мгновенно превратилась в пепел. И тотчас с треском распахнулась дверь. В подвал спустился староста.

— Болван, растяпа! — визгливо крикнул он дежурному полицаю. — Эти ироды уничтожили ценный документ. Но ничего! Языки у них остались. Заставим заговорить!

Староста и полицай ушли. Я задумался над тем, как нам себя вести. Было ясно, что полицаи нас с кем-то спутали и что эта ошибка не сулит ничего хорошего. Я поделился своими мыслями с Рощиным. Михаил, впервые попавший в такой переплет, заволновался.

— Будет номер, если нас приняли за настоящих разведчиков. Чикаться не станут, раз-два — и к стенке.

— Остается одно, — сказал я, — выдавать себя за беглецов из Лебединского лагеря. Проверять будут вряд ли. К тому же пленных, как я слышал, должны были увезти из Лебедина. Говори, что ты из Гомеля и пробираешься домой. Гомель ведь лежит почти в направлении нашего движения.

— Этих кретинов я не боюсь. Но ведь они наверняка передадут нас фашистам.

Двое суток просидели без пищи и воды. На третий день загромыхал засов.

— Эй, кто из вас помоложе, — крикнул полицай, — выходи!

Вышел Рощин. Вернулся он минут через двадцать, придерживая рукой разбитую скулу.

Потом наступил мой черед.

В комнате за шатким столиком важно восседал староста. Перед ним лежали лист чистой бумаги и револьвер. У окна, широко расставив ноги, стояли двое полицаев.

— Гляди, — сразу начал староста и узловатыми сморщенными пальцами погладил револьвер. — Будешь запираться, сразу пулю в лоб. А теперь отвечай. Обернись. Видишь парашюты?

— Вижу.

— Ваши?

Парашюты были советскими, я хорошо знал эту систему. Свой первый прыжок я совершил на таком же парашюте. Все стало ясно. Советских разведчиков забросили в глубокий тыл врага, полицаи нашли где-то у Сейма парашюты и, наивно полагая, что хозяева вернутся за своим добром, стали караулить их. А тут подвернулись мы с Рощиным.