Всегда на переднем крае - [6]

Жаром полыхнуло лицо. Вновь воскресла надежда.

Утром в 8 часов 20 минут в сопровождении работников милиции и понятых Комин появился во дворе Вовченко.

…Вместе с землей были выброшены на поверхность кости и челюсть, очень уж напоминающие человеческие.

Комину вечностью показались эти три дня, пока не позвонили ему из судебно-медицинской экспертизы. Да, подтвердили эксперты, обнаруженные в яме кости принадлежат мужчине. Возраст его — 30—32 года. Рост 173—175 сантиметров. В земле они пробыли лет семь.

Но рано было торжествовать победу. Оставался еще один, наверняка, — надеялся он, — заключительный этап.

…И Агриппина Вовченко, и мать ее категорически в течение трех суток отрицали свою причастность к убийству. Но Михаилу Дмитриевичу терпения не занимать. Долгие часы говорил он то с одной, то с другой. Наконец, не выдержав, первой сдалась мать:

— Я убила, — зло бросила Комину. — Я одна, а дочь моя ни при чем.

И уж потому, как она это настойчиво повторяла, понял он, что всеми силами пытается старуха спасти от наказания дочь. Так оно и оказалось. Убили Николая Вовченко его жена и теща.

…В последнее время ему расхотелось работать в совхозе «Правда». Стал заниматься заготовкой камыша в плавнях. Начал пить. Домой каждый вечер возвращался пьяным. Устраивал скандалы. Так было и в тот вечер 10 марта 1953 года — вечер, который стал для него роковым.

Едва передвигая ноги, вошел он в дом. Стал требовать ужин. Жена ему тихо, чтобы не разбудить спавших в соседней комнате детей, ответила: нечем мне тебя кормить. Моих денег и на детей-то едва хватает. Рассвирепев, он выгнал ее и мать во двор. Нашел — они видели это в окно — то, что было приготовлено детям на завтрак, съел все и тут же, в кухне, растянувшись на топчане, уснул. Не помнит она, как схватила топор, как, ворвавшись в дом, со всего размаху опустила на его голову. Он приподнялся с топчана и, обливаясь кровью, свалился замертво на пол. Вместе с матерью они вынесли его, мертвого, и бросили в яму, засыпав сверху землей и мусором. Чтобы уничтожить следы крови на полу и на стенах, ночью же вымазали заново глиной пол, побелили всю кухню. Часть его шубы, залитой кровью, отрезали и сожгли. Ну а потом, тревожно бодрствуя до утра, сочинили эту версию — бросил, дескать, семью на произвол судьбы и подался неизвестно куда. Чтобы выглядели эти слова правдоподобно, жена-убийца подала заявление в нарсуд.

Был труп в той яме и в тот момент, когда ее раскапывали в первый раз. Только лежал он на глубине двух метров, а копнули-то нерадивые исполнители лишь на метр. И, конечно, не нашли. Матери и дочери эта оплошность была на́ руку. Той же ночью раскопали они труп, разрубили на части и сожгли в печи. Видно, было очень темно, коль не заметили они на дне оставшихся костей. Они-то и были найдены через семь лет.

…Суд приговорил Агриппину Вовченко к восьми годам лишения свободы. Мать ее — к 5 годам лишения свободы условно.

— Ну, что, с победой тебя, — горячо поздравляли Михаила Дмитриевича Комина сослуживцы. — Ты и впрямь молодец.

Они восхищались товарищем искренне. И разве не стоил того он, человек, показавший уже в своем первом деле образец беззаветного служения истине, образец упорства и непоколебимости, наитребовательнейшего отношения к самому себе.

За дело, столь блистательно раскрытое через 7 лет, министр вручил Комину именные часы.

Все думали, что для него оно закончилось в тот день и тот час, когда передал его старший оперуполномоченный уголовного розыска следователю прокуратуры.

Но это было не так. Закончив, так сказать, официальную часть, Комин по собственной инициативе взялся за неофициальную. И успокоился только тогда, когда была устроена судьба детей Вовченко. Не без его содействия определили их в Чадыр-Лунгскую школу-интернат, где были они вплоть до дня возвращения матери.

А она вернулась в 1967 году. И разве не удивительно, что первый человек, к которому обратилась Вовченко, был Михаил Дмитриевич Комин. Он ей и помог устроиться на работу.

Бывает, встречаются они теперь на кагульских улицах. Он обязательно остановится, спросит, как дети, как у самой дела, все ли на работе в порядке.

Она охотно ему отвечает. И долго еще после того, как уже распрощаются, стоит и смотрит ему вслед. И взгляд ее — теплый и благодарный — выражает гораздо больше слов.

В. Шевченко Одна летняя ночь

I

— Мария-а!.. Мария! — звенел молодой девичий голос.

Среди работавших в поле было несколько Марий. Они одновременно откликнулись.

— Да нет, мне Машу нужно! — уточнила девушка.

Это было понятнее: в своем кругу одну Марию называли Марусикой, другую — Маней, третью — Марьей.

— Чего тебе? — отозвалась Маша.

— Которая сумка твоя?

— Серая, с оторванной ручкой.

— Нет здесь такой.

— С той стороны куста посмотри.

Девушка исчезла в кустах. Затем появилась опять-таки без сумки.

— И здесь нет.

Маша ругнула подругу за нерасторопность и сама пошла искать сумку.

— Тебя пока дождешься, от жажды умереть можно, — упрекнула она девушку.

Но, обыскав место, где женщины сложили свои свертки, сетки и сумки с обедом, она так и не нашла свою с оторванной ручкой.

«Спрятали, наверное», — подумала Маша, затем взяла первый попавшийся под руку бидончик с водой и отпила несколько глотков. Вода, хоть и стояла в тени, прогрелась, была невкусной.