Всё закончится на берегах Эльбы - [18]

Судя по пламенным заверения новых красных властей, впереди новоиспеченную республику ждало торжественное объединение с советской Венгрией и Австрией, вот-вот готовящейся стать советской. Пошёл слух, что из России от самого Ленина приехали большевики — делиться опытом социалистической революции.

— Прекрасно, — недовольно прокомментировал свежий выпуск прессы доктор Метц, — Теперь Бавария объявила войну Вюртембергу. В жизни не думал, что доживу до такого. О… — воскликнул он, перевернув страницу, — да мы ещё и намереваемся победить буржуазную Швейцарию! Конечно, как же она, негодяйка, посмела не дать свои паровозы на нужды революции. Ну и дела…. Хорошо, хоть профессор Книпхоф не дожил до этих дней.

Вот так исполнившаяся мечта о свободе обернулась для многих баварцев жестоким разочарованием. Они бы охотней согласились на независимость, но без коммунистов.

А жизнь в Баварской советской республике продолжала преподносить неожиданные сюрпризы. Главой страны стал двадцатипятилетний поэт Толлер, а парламент перестал заседать в прежнем здании и на полном серьёзе переместился в Придворную пивную, где и проводил свои сессии. Видимо, за очередной кружечкой пенного в головах депутатов наступило просветление, раз они постановили расформировать полицию и вооружить пролетариат, отменить в школах уроки истории, закрыть банки и напечатать деньги с указанием их окончательного срока действия. Самого Толлера его же советская власть успела два раза арестовать и два раза выпустить из заточения.

Но с каждым днём поводов для смеха становилось всё меньше. В городе наметилась нехватка еды. Продовольствие, которое везли в Баварию с севера, теперь не пропускала белая армия изгнанного правительства, а молоко и вовсе варварски выливалось ею в землю. Красные советские власти решили заручиться поддержкой крестьян, но даже с ними у левых не получилось найти общего языка, за что крестьян поспешили объявить контрреволюционерами. А еды с каждым днём становилось всё меньше и меньше. В довесок к продовольственному кризису красное правительство объявило о все баварской стачке, и на девять дней всё производство в республике встало.

Стоит ли удивляться, что многие граждане были недовольны такой политикой или, скорее, её отсутствием. Северную границу Баварской советской республики уже пересекли белые добровольческие войска, но новоиспеченные власти сумели создать Баварскую Красную армию в тридцать тысяч человек, и в Дахау она начисто разбила противника. Но Толлер зачем-то заключил с белыми мир, за что быстро поплатился и был арестован единомышленниками в третий раз, впрочем, и в третий раз ими освобождён.

После демарша Толлера, красные командиры неожиданно смягчились и не стали расстреливать всех белых военнопленных, как намеривались поступить ранее. Вместо этого было решено отомстить подстрекателям убийства Айзнера — тайному «Обществу Туле».

С тех пор как Бавария успела стать советской, тулийцы не теряли времени зря. Они успели проникнуть в ряды красной армии, где принялись скупать у бесхитростных красногвардейцев их вооружение: винтовки, гранаты, пистолеты и даже пулеметы. Когда белые добровольческие корпуса пошли в наступление, воевать красным уже было нечем.

Революционное правительство не промедлило с ответом. Во дворе Луитпольдовской гимназии были расстреляны восемь руководителей «Общества Туле» из числа аристократии.

— О Боже, — рыдала Гертруда фон Альнхафт, когда узнала эту новость, — бедный принц! Как же так! За что?! Он ведь был так молод.

— Какой принц? — поинтересовался доктор Метц, желая отвлечь графиню от причитаний.

— Принц Турн унд Таксис. Куда он полез? Зачем ему эти тайные общества? Его прадед был иллюминатом, и ничем хорошим для него это не закончилось!

— Вы правы, история мало кого учит.

— Но зачем же убивать?! Что такого ужасного этим революционерам сделал принц? Всего лишь ходил на собрания общества.

— Не того ли общества, — лукаво поинтересовался Метц, — что науськало графа Арко на убийство Айзнера из-за его еврейства?

Графия согласно всхлипнула, а доктор Метц холодно заметил:

— В Ветхом Завете это называлось «кровь за кровь».

— Но это же варварство!

— Это противоборство идеологий. С недавних пор, если вы не заметили, стало принятым заканчивать мировоззренческие споры резнёй. И в этой ситуации, уж поверьте, мне не жаль ни покойного премьер-министра, ни принца.

На этом профессор покинул заплаканную графиню, дав понять, что вовсе не намерен сочувствовать горю аристократки.

— Сегодня будет Вальпургиева ночь, — прошептала она в пустоту, — вся нечисть слетится на гору Броккен. Там им и место, красным дьяволам…

Как и было предсказано графиней, на утро после Вальпургиевой ночи, в так чтимый всеми революционерами День Труда, в Мюнхене загромыхала канонада. Белые добровольческие войска взяли город. Советская республика пала.

Вот только контрреволюция оказалась куда кровавее революции. Если красные перед угрозой белого вторжения казнили десять человек, то белые, войдя в Мюнхен, принялись расстреливать всех, у кого в руках оказалось оружие. Не пощадили они и пятьдесят русских солдат, плененных ещё во время Великой войны, несмотря на то, что те никоим образом не участвовали в революции. Жертвами белого террора стал двадцать один подмастерье-католик — их просто приняли за собрание коммунистов и поспешили расстрелять без суда и следствия. Та же участь постигла и санитарную колону и рабочих из Перлаха.