Все явное становиться тайным - [40]

Листая архивы Алексея Сергеевича дальше, я замечал, что работа над этой книгой — словарем или энциклопедией — занимала у него все больше времени. Начали появляться какие-то ссылки на полях официальных бумаг, которые рассматривались во время каких-то совещаний, — Алексей Сергеевич делал пометки, касающиеся книги. Потом стали попадаться черновики-заявки словаря "новых русских" выражений, и я решил, что за этим нужно краем глаза присматривать. Почему именно я так решил, поручиться трудно, вероятно, отфильтровывал все, что хоть в какой-то степени интересовало Алексея Сергеевича больше всего или не вписывалось в тот его образ, который я нарисовал для себя.

Постепенно работа утомила не только девчонок, но и меня. Естественно, очень трудно упираться и что-то делать, когда почти на сто процентов знаешь, что это безнадежно. И Ямаха, и Янатаха и даже Ира уже были на пределе, чувствовалось, что головы у них далеко не ясные, а покрасневшие веки выдавали их усталость. Мне ужасно хотелось освободить их от работы, но, увы, восемь глаз лучше, чем два, а четыре головы — и подавно.

Поэтому мы продолжали углубляться в бумаги, и тишину в доме прерывали только неровный шелест страниц да чей-нибудь чих от поднявшейся бумажной пыли.

К исходу четвертого часа, когда мы все уже осоловели, Ирка вдруг перестала перекладывать бумаги, растерянно заморгала ресницами и пролепетала:

— Ой, ребята, я, кажется, совсем недавно где-то видела в бумагах отца какие-то цифры. Точно — 10 000! — Где? Что? Почему нам не сказала? — посыпались на нее со всех сторон вопросы.

— Да я, — растерянно стала рыться в своей стопке Ирка, — сначала внимательно все смотрела, а потом… Мысли сами собой убегают и вроде бы смотришь в бумагу, а ничего не видишь, возвращаешься по десять раз к одному и тому же месту. Или, может, у меня глюки? — растерянно посмотрела она на меня.

— Ищи, — постарался я ее приободрить. — Внимательно все перекладывай в обратную сторону. А лучше пока дуй в ванную, умойся холодной водой и приходи обратно. Перекур на пять минут, — объявил я, как только Ирка вышла в ванную.

Но поскольку никто из нашей компании не курил, то это предложение осталось чисто номинальным.

Ира вернулась из ванной очень быстро и, откинув со лба мокрые пряди волос, тут же углубилась в бумаги. Ей понадобилось целых пятнадцать минут, чтобы найти то, что она искала. Оказывается, она дважды прошла мимо того письма, которое было нам нужно. Признаться, прошляпил его и я. Вероятно, оттого, что написано оно было на английском языке, и я просматривал его по диагонали. Ира, поскольку тоже, как я понял, не сильно владела английским, просто переложила его дальше, но у нее зацепилась в памяти цифра "10 000". Она действительно фигурировала в этом письме.

Я попросил Машу включить свет, потому что за окном уже сгущались сумерки, а Иру — принести англо-русский словарь. Однако примерно текст письма можно было перевести и без его помощи. Напечатано оно было на бланке какой-то западной благотворительной организации.

"Дорогой господин Козлов, — сообщало письмо, — мы рады сообщить Вам, что Ваша заявка на получение гранта в 10 000 долларов для подготовки фундаментального исследования изменений в русском языке, которые произошли в связи с перестройкой и новым общественно-политическим строем в вашей стране, удовлетворена. Просим Вас сообщить координатору гуманитарных проектов банковские реквизиты вашего института. С уважением к Вам Сэмюэль Хопкинс, председатель комиссии по рассмотрению заявок гуманитарного направления".

— Так вот какие 10 000 привез твой отец! — откинулся я на спинку стула. — Вот они, братцы, эти деньги! Мы нашли их!

— Почему привез? — не поняла Ира. — Это же письмо! Там же ясно говорится, что деньги не наличными даются, а на банковский счет будут переведены!

— Очень просто, — пояснил я ей, — смотри, — отогнул я в сторону письмо, пришпиленное к конверту скрепкой, — видишь, фирменный конверт. Замечаешь что-то особенное?

— Нет, — мотнула головой Ирка.

Маша и Наташа, перегнувшись через стол, тоже внимательно рассматривали конверт, и наконец Наташа догадалась:

— На нем штампа нет! Почтового штемпеля!

— Точно, — подтвердил я. — Это письмо не шло через почту. Он его получил из рук в руки, когда был в Голландии. Обратите внимание — фонд-то голландский. Именно поэтому можно сказать, что Алексей Сергеевич привез с собой десять штук. Понимаете?

— Кажется, начинаю понимать, — схватилась за голову Ирка. — Это кто-то в разговоре обронил…

— Точно, — подтвердил я. — Кто-то брякнул об этих деньгах, и те, кто не в курсе того, что происходит на вашей кафедре, и точно не знает, где работает твой отец, могли это понять так, что он привез их в чемодане с двойным дном черным налом.

— Да кто ж мог такое сказать?! — вскочили девчонки со своего места.

— Сядьте, сядьте! — успокоил я их, будто школьный учитель — не в меру бойкий класс. — Кажется, мы вышли на след. Только теперь нужно опять же заниматься тем, от чего у вас уже головы болят, то есть думать.

— Да что тут думать?! — забегала по комнате Наташа. — Это же проще пареной репы. Как мы раньше-то не могли об этом догадаться! Разговоры такие могли исходить только от того лица, которое в курсе того, что происходит у Алексея Сергеевича на работе. Значит, нужно начинать с его ближайшего окружения.