Все-все-все и Мураками - [27]

Шрифт
Интервал

— Я уже ничего не говорю. Потому что у меня слов нет.

— Ты смотрела мой текст?

— Я начала его читать, и меня… просто током…

— Так понравилось?

— Понравилось, но я не к тому.

— А к чему?

— Как тебе это в голову пришло?

— Что значит — пришло?

— Как ты это придумал?

— Я ничего не придумываю, я с натуры пишу, тебе как художнику, мне кажется, это объяснять не надо.

— Где же ты такую натуру взял?

— Что за вопросы? Натура внутри нас! Что, не знаешь? Вглядываться только внимательно надо.

— Я вглядывалась. А потом мне сон приснился про твою натуру… Еще до того, как я прочитала твой текст. Только мне это в стишках пришло во сне.

Митька говорит:

— Мам, я весь инет перелопатил… там только Пер Гюнт. Никакого Гюнтера Пера в помине и нет…

Полюшко говорит:

— Вот и я о том же. Ничего в помине нет… а есть совсем другое… или то же, но перевернутое. Ты текст мне отдай — я Дези свезу, обещал.

— Я тоже хочу дочитать.

— Дочитаешь. Я к этим сначала от Дези поехал. Никого нет дома. Витька дверь не открывает.

— Анжелка приходила ко мне после того, как ты ушел.

— С Муром?

— У них там какие-то непонятки.

— Уже началось, так быстро?

— Я не про это, там у них мистика сплошная.

— Вот и я о том.

— Даниил, ты что — дельфийский оракул?

— Нет, я питерский мессия…

После этих слов Митька решил удалиться. Встал и эдак любезно:

— Спасибо, все было вкусно.

Я:

— На здоровье, деточка. — И к Полюшко: — Они ходили к Коле в «Исход» и там что-то такое увидели.

— У Коли все что хочешь можно увидеть.

— Ты там бывал?

— Я там раньше часто тусовался.

— Я тоже была там несколько раз, но кроме мерзости ничего никогда не видела.

— Мерзость мерзости рознь, зависит, как на это посмотреть.

— По мне как ни смотри, мерзость всегда остается мерзостью. Но, конечно, если под градусом, то не так болезненно.

— Тут не в градусах дело, а в угле зрения. Там под разным углом все, хотя это и есть градус, угол от градуса зависит, тут ты права. Кольку черти частенько под этим градусом в подземелье таскают, он потом всегда чувствует себя неважно, после этих экзерсисов.

— Ты видел чертей?

— Конечно, кто же их не видел?

— Я имею в виду тех, конкретных, Колькиных?

— А что, у него есть конкретные, прикрепленные только к нему?

— Ну тех, местных, которые там у него?

— Я их не спрашивал, конкретные они или как? Знаешь, еще обидятся, каждый черт себя конкретным считает. Так же, как и человек.

— А ты у них что-нибудь спрашивал?

— Я у них ничего не спрашивал. Что у чертей спрашивать, какой с них спрос?

— Ты говоришь, частенько видел это. Сколько раз?

— Ну… несколько раз.

— И что, прямо сами тащили его в подземелье? Или как?

— Когда прямо, когда криво.

— А ты в подземелье не спускался?

— Нет, мне туда никогда не хотелось, не мое место.

— Анжелка и Мураками туда полезли, страху натерпелись, синий свет какой-то видели.

— Вот я и беспокоюсь. Заведет он ее к чертям на кулички.

— Они сейчас туда как раз пошли, с топором, дверь ломать.

— Среди бела дня — это хорошо.

— Почему?

— Потому что ничего у них не получится.

— Днем дверь нельзя ломать? Или что у них не получится?

— Двери ломать вообще нельзя, но тут не в двери дело.

— А в чем?

— Вот он говорит: занимаюсь мистикой в философском плане… А сам с топором отправляется чертей ловить среди бела дня, ну не дурак?

— А как надо?

— Я теперь философией не занимаюсь, но тут и коню понятно, что так эти дела не делаются.

— Они не чертей пошли ловить, они свет пошли смотреть, там что-то со временем у них получилось, какие-то провалы.

— Провалы со временем — это к кому за консультацией надо было идти? К Витьку. Он у нас сидит, пуговицы считает. Он бы все им как по маслу разложил. Но они же как же — сами с усами. Единороги, туманы, черепа, стены, тени, Кафки, стражи, пляжи, камни, черви…

— Ты читал его романы?

— Читал, и что?

— Это ты свой текст ему в ответ, что ли, написал?

— Ничего я ему в ответ не писал. Я писал так, как это есть, и все.

— Откуда ты знаешь, как есть?

— Есть надо, что есть. Ты вот говорила, тебе сон об этом приснился, откуда ты это знаешь?

— Что значит — знаю? Я как раз ничего не знаю, я всю голову сломала, я понять ничего не могу, я консультироваться ездила к девчонкам из «Взгляда на Восток». Они мне про Бардо Табол рассказали. Целую лекцию прочитали на эту тему.

— Теперь ты в курсе?

— Ну, не то чтобы в курсе, но так… кое-какой свет забрезжил.

— Когда я блуждаю в Сансаре под властью непреодолимых иллюзий,
На путь Света, уводящий от страха, ужаса и трепета
Да выведут меня…
Когда я один, вдали от близких друзей, блуждаю здесь,
Где появляются пустые облики моих собственных мыслей,
Когда из-за плохой кармы я познаю страдание,
Да рассеют его божества-хранители.
Когда я, беззащитный, вынужден буду следовать своей карме,
Милосердный и Сострадательный, умоляю, защити меня.
Когда кармические склонности причинят мне страдания,
Да придет ко мне осознание и не будет ни страха, ни трепета,
Да придет уверенность бесстрашия и осознание Бардо,
Да воссияет блаженство Чистого Света…

— Ты что, это наизусть знаешь?! А почему ты этим не занимаешься?

— Что значит — не занимаюсь? Я как раз этим и занимаюсь.

— Я не про то.

— Я лекции по философии в питерском универе много лет читал.


Еще от автора Катя Рубина
Меркурий до востребования

Как понять, где твоя настоящая жизнь: в круговороте фальшивых улыбок московской богемы, в ускользающем мире воспоминаний об утраченном счастье или в недописанной книге? Кто же более реален - говорящая черная дворняга или экзальтированная посетительница Арт-Манежа?..


Рекомендуем почитать
Белый человек

В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.


Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.


Девочка и мальчик

Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.


Последняя лошадь

Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.