Все-все-все и Мураками - [27]
— Я уже ничего не говорю. Потому что у меня слов нет.
— Ты смотрела мой текст?
— Я начала его читать, и меня… просто током…
— Так понравилось?
— Понравилось, но я не к тому.
— А к чему?
— Как тебе это в голову пришло?
— Что значит — пришло?
— Как ты это придумал?
— Я ничего не придумываю, я с натуры пишу, тебе как художнику, мне кажется, это объяснять не надо.
— Где же ты такую натуру взял?
— Что за вопросы? Натура внутри нас! Что, не знаешь? Вглядываться только внимательно надо.
— Я вглядывалась. А потом мне сон приснился про твою натуру… Еще до того, как я прочитала твой текст. Только мне это в стишках пришло во сне.
Митька говорит:
— Мам, я весь инет перелопатил… там только Пер Гюнт. Никакого Гюнтера Пера в помине и нет…
Полюшко говорит:
— Вот и я о том же. Ничего в помине нет… а есть совсем другое… или то же, но перевернутое. Ты текст мне отдай — я Дези свезу, обещал.
— Я тоже хочу дочитать.
— Дочитаешь. Я к этим сначала от Дези поехал. Никого нет дома. Витька дверь не открывает.
— Анжелка приходила ко мне после того, как ты ушел.
— С Муром?
— У них там какие-то непонятки.
— Уже началось, так быстро?
— Я не про это, там у них мистика сплошная.
— Вот и я о том.
— Даниил, ты что — дельфийский оракул?
— Нет, я питерский мессия…
После этих слов Митька решил удалиться. Встал и эдак любезно:
— Спасибо, все было вкусно.
Я:
— На здоровье, деточка. — И к Полюшко: — Они ходили к Коле в «Исход» и там что-то такое увидели.
— У Коли все что хочешь можно увидеть.
— Ты там бывал?
— Я там раньше часто тусовался.
— Я тоже была там несколько раз, но кроме мерзости ничего никогда не видела.
— Мерзость мерзости рознь, зависит, как на это посмотреть.
— По мне как ни смотри, мерзость всегда остается мерзостью. Но, конечно, если под градусом, то не так болезненно.
— Тут не в градусах дело, а в угле зрения. Там под разным углом все, хотя это и есть градус, угол от градуса зависит, тут ты права. Кольку черти частенько под этим градусом в подземелье таскают, он потом всегда чувствует себя неважно, после этих экзерсисов.
— Ты видел чертей?
— Конечно, кто же их не видел?
— Я имею в виду тех, конкретных, Колькиных?
— А что, у него есть конкретные, прикрепленные только к нему?
— Ну тех, местных, которые там у него?
— Я их не спрашивал, конкретные они или как? Знаешь, еще обидятся, каждый черт себя конкретным считает. Так же, как и человек.
— А ты у них что-нибудь спрашивал?
— Я у них ничего не спрашивал. Что у чертей спрашивать, какой с них спрос?
— Ты говоришь, частенько видел это. Сколько раз?
— Ну… несколько раз.
— И что, прямо сами тащили его в подземелье? Или как?
— Когда прямо, когда криво.
— А ты в подземелье не спускался?
— Нет, мне туда никогда не хотелось, не мое место.
— Анжелка и Мураками туда полезли, страху натерпелись, синий свет какой-то видели.
— Вот я и беспокоюсь. Заведет он ее к чертям на кулички.
— Они сейчас туда как раз пошли, с топором, дверь ломать.
— Среди бела дня — это хорошо.
— Почему?
— Потому что ничего у них не получится.
— Днем дверь нельзя ломать? Или что у них не получится?
— Двери ломать вообще нельзя, но тут не в двери дело.
— А в чем?
— Вот он говорит: занимаюсь мистикой в философском плане… А сам с топором отправляется чертей ловить среди бела дня, ну не дурак?
— А как надо?
— Я теперь философией не занимаюсь, но тут и коню понятно, что так эти дела не делаются.
— Они не чертей пошли ловить, они свет пошли смотреть, там что-то со временем у них получилось, какие-то провалы.
— Провалы со временем — это к кому за консультацией надо было идти? К Витьку. Он у нас сидит, пуговицы считает. Он бы все им как по маслу разложил. Но они же как же — сами с усами. Единороги, туманы, черепа, стены, тени, Кафки, стражи, пляжи, камни, черви…
— Ты читал его романы?
— Читал, и что?
— Это ты свой текст ему в ответ, что ли, написал?
— Ничего я ему в ответ не писал. Я писал так, как это есть, и все.
— Откуда ты знаешь, как есть?
— Есть надо, что есть. Ты вот говорила, тебе сон об этом приснился, откуда ты это знаешь?
— Что значит — знаю? Я как раз ничего не знаю, я всю голову сломала, я понять ничего не могу, я консультироваться ездила к девчонкам из «Взгляда на Восток». Они мне про Бардо Табол рассказали. Целую лекцию прочитали на эту тему.
— Теперь ты в курсе?
— Ну, не то чтобы в курсе, но так… кое-какой свет забрезжил.
— Ты что, это наизусть знаешь?! А почему ты этим не занимаешься?
— Что значит — не занимаюсь? Я как раз этим и занимаюсь.
— Я не про то.
— Я лекции по философии в питерском универе много лет читал.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.