Все волки Канорры - [57]

* * *

У дьявола есть свои чудеса

Жан Кальвин

Это высокое искусство — нагнать ужас своим появлением, и при этом не разрушить до основания все здание. Кальфон Свирепый гордился тем, что овладел этим искусством в совершенстве.

Он возник в тронном зале королевского дворца в клубах черного и багрового дыма. Мозаичный пол под ногами обращался в пепел, подобно листку бумаги, если его держать над пламенем свечи — всего лишь иллюзия, но высочайшего класса, и неизменно имеет огромный успех у зрителей. Тяжелые бархатные портьеры надувались как паруса в бурю. Колонны дрожали. Доспехи в простенках с грохотом сыпались на пол. Дребезжали витражные стекла, но ни одно не разлетелось вдребезги, а это уже почерк мастера.

Придворные и слуги отреагировали, как положено. Даже если бы во дворце провели десяток репетиций, и то трем графиням, двум герцогиням и одной маркизе не удалось бы так синхронно грохнуться в обморок в живописных позах в разных концах зала. Оставшиеся на ногах дамы дружно заверещали, демонстрируя неплохие вокальные данные. Несколько голосов вполне годились для использования при пожаре. Хотя в целом все дамы кричали неплохо, усердно и с душой, демон выделил одну, вцепившуюся в портьеру и раскачивающуюся на ней, как пупазифа на лиане — она была способна отпугнуть любого, кто покушался бы на ее имущество или честь.

Кавалеры бесцельно кружили по залу, выхватывая парадные мечи. Кто-то ударился в паническое бегство, но у дверей, сомкнув строй, стояли закованные в голубую сталь шэннанзинцы и насмешливо смотрели на цвет дворянства и аристократии, мечущихся в панике в замкнутом пространстве. Галармон — в боевых доспехах и шлеме с опущенным забралом — лениво перекатывался с пятки на носок, скрежеща латами по драгоценному полу. Он получал искреннее наслаждение от происходящего.

Королева Кукамуна была готова вскочить с трона, позабыв о приличиях, и оглашая воздух такими воплями, что жалкая крикунья на портьере, померкла бы в тени ее таланта, но двенадцать поколений венценосных предков лишили ее такой возможности, и она прикипела к трону, выпучив глаза и делая быстрые глотательные движения. Как объясняют гномы-таксидермисты, так еще булькают самцы лягушек, надувая пузырь на горле, чтобы очаровать суженую. Разительный контраст со всеми придворными составлял король, вольготно раскинувшийся на бархатных подушках. Он подпер подбородок тремя пальцами — этот жест ему чрезвычайно шел, его несколько раз писали для парадных портретов в такой позе – и милостиво смотрел, как разворачивается стихийное бедствие. Разворачивалось оно торжественно, пышно, согласно подземному придворному этикету. Вдоволь погромыхав и посотрясав дворец, демон, наконец, явился смертным во всей красе.

Для этой миссии Кальфон оделся, как подобает. Он сверкал и переливался всеми оттенками адского пламени: руки горели золотым, рога окутывали синие всполохи. Череп Хатарубы сиял белым и багровым. Бронированные крылья он оформил в виде остывающего расплавленного металла – так еще выглядит земля после извержения, черная, потрескавшаяся, и в разломах зловеще горит красный губительный свет. Дворцовой страже показалось, что она плавится прямо в своих доспехах, хотя на деле демон защитил их от испепеляющего подземного жара, как поступал всегда, когда выходил на поверхность. Но стражники не ударили в грязь лицом: даже те, кто, в конце концов, лишился чувств, честно повисли на своих алебардах и пиках и выглядели как люди в полном сознании.

Самый главный человек в комнате тот, кто знает,

что нужно делать сейчас

Джеймс Л. Уэбб

Но подлинным триумфом этот день стал для верного Гегавы. Если Тотис в мудрости своей создал некогда божество, опекающее дворецких и мажордомов, то сегодня оно с лихвой вознаградило королевского дворецкого за все годы его службы.

С невозмутимым видом выйдя на середину зала, словно не замечая, что пол под ногами похож на раскаленные угли, Гегава объявил:

— Его сиятельство Кальфон Свирепый, граф Торрейруна, Погонщик Душ, Повелитель Грозовых гор, хозяин реки Забвения, командующий шестидесяти легионов Падших.

— Как мило, что вы навестили нас, граф! — приветливо сказал Юлейн. — Чем обязаны такой честью? Дорогая, приветствуй же нашего высокородного гостя.

Дорогая издала странный скрежещущий звук и бессильно склонилась на подлокотник трона. Вообще-то сползла, как умирающая корова, но о королевах так не говорят. Королевы бессильно склоняются, поникают как сорванные лилии или гаснут как последний лучик солнца.

Кальфон тряхнул огненным свитком. Пылающие буквы повисли в воздухе, складываясь в милое приглашение его величеству Юлейну посетить кузена Зелга да Кассара в его замке. Кальфон, мы уже говорили, любил огненные свитки. Его наивную душу умилял этот старомодный фокус, и как всякий поклонник он пытался поделиться своей радостью с остальными.

Даже простой список домашних дел он оформлял горящими буквами на невидимом пергаменте, что уж говорить о приглашении короля в Кассарию? Для такого случая он не пожалел ни всплесков пламени, ни потоков крови, ни рева огненной стихии.

Королева взвизгнула, и Юлейн снова о ней вспомнил: