Жизнь в городке, как оказалось, не затихала и ночью. Из бара с грустно-юморным названием «Соловки» доносилась приглушенная музыка — гуляла «золотая молодежь», проматывая родительские денежки, новоявленные бизнесмены «оттягивались» после трудов праведных, «братки» накачивались виски и текилой, подражая крутым парням голливудских блокбастеров. Юрину требовалась разрядка — рюмаха коньяка сейчас бы не помешала.
Двери злачного заведения гостеприимно распахнулись, впустив внутрь очередного полуночника. Сева прошел к стойке, спросил коньяк, проглотил одним махом.
— На ловца и зверь…
Всеволод обернулся. Рядом пристроился незнакомый мужик. Не старый. Не слишком молодой. Так — от тридцати до сорока можно дать. Бритый наголо. Накаченный — под обтягивающей грудь футболкой перекатываются тугие мускулы.
— Ты ведь в Институте работаешь, — небрежно обронил незнакомец. — Юрин Сева?
— Откуда вы меня знаете? — насторожился Всеволод. Мужик ему не понравился: наглый тон, бесцеремонность, повадки…
— А я всех в Соловейске знаю. Это мой город.
Вот так. Не больше и не меньше. А может, он на самом деле мэр Соловейска? В наше сумасшедшее время все возможно.
Незнакомец потягивал из рюмки янтарную жидкость — виски, похоже, дорогущее, играл левой рукой связкой ключей с брелоком в виде черепа.
— Ты, кореш, не делай удивленные глаза. И слушай сюда внимательно. Меченый два раза не повторяет. — «Хозяин Соловейска» допил пахучий напиток, отставил рюмку. — У нас дело к тебе. Поможешь — не обидим башлями, а станешь кочевряжиться — пеняй на себя. В асфальт закатаем. И, упаси тебя Бог стукнуть в ментовку.
— У кого, у вас, дело? — только и нашелся, спросить Сева.
— Много вопросов задаешь. У нас, — подчеркнул, — этого не любят. В общем, так. Нам нужно знать все о камне философском. У кого из институтских он хранится и где. Разузнай. Сроку тебе — неделя. Время пошло.
Незнакомец небрежно кинул на стойку купюру в двадцать баксов, поднялся, ушел, не прощаясь.
Сева так и сел, придавленный невесть откуда свалившимися на него бедами.
3
Кроме «маршальского» стола в кабинете Инхандека имелась еще она достопримечательность: мохнатая голова быка с кольцом в носу, закрепленная на стене, там, где в обычных кабинетах висят большие кварцевые часы. Словно в рыцарском замке средней полосы Великобритании, куда эту голову привез виконт-прадедушка из Индии, где проходил службу в колониальном корпусе. Впечатление несколько портило стоящее в углу переходящее красное знамя.
Михаил Егорович равнодушно скользнул взглядом по кабинетному интерьеру и, сев к столу, уставился в окно, демонстрируя отсутствие каких-либо проблем. А что его, Солнцева, должно беспокоить, собственно? Арнольд Адольфович был коллегой, но не другом или товарищем. Убили? Да мало ли криминальных событий происходит «где-то в России»? На месте преступления находился Юрин, подчиненный Солнцева, да. Но он там был по собственной инициативе, его к покойнику никто не посылал.
Другое дело — голова яка. Однажды Михаил Егорович вот так же был у зама, а того срочно вызвали к директору. Инхандек попросил подождать, и вышел буквально на три минуты. У головы быка тут же открылись глаза и по коровьи грустно посмотрели на Солнцева.
С тех пор между яком и Егорычем установились бессловесные дружелюбные отношения. Входя в кабинет начальника, завлаб окидывал взглядом казенную обстановку, как будто проверял каждый раз: хорошо ли уборщицы протирают пыль. Голова никогда больше не приоткрывала глаза, но каждый раз выражение морды на стене неуловимо менялось, предсказывая, чем закончится разговор или каковы окажутся результаты совещаний. Создавалось впечатление: як знал настрой начальника кабинета.
Хорошо, что Солнцев напрямую не подчинялся Инхандеку. В институте действовало старинное правило: «Твой подчиненный — не мой подчиненный». Джордж Мустафьевич мог перераспределить работу между отделами, нажаловаться директору, но… Солнцев сидел на магистральном направлении одной из тем института, и запараллелить работу оказалось не на ком. А к мелким придиркам по качеству отчета Михаил Егорович привык. В отместку он, иной раз, позволял себе называть Инхандека в лицо дураком. А то и покрепче. Замначу приходилось делать вид, что ничего не слышит.
На этот раз голова яка выражала яростную решимость, будто на тибетской тропе быку повстречался снежный барс.
Восседающий в своей обычной позе «Вольтера в кресле» Джордж Мустафьевич поднял глаза на Солнцева.
— Что скажешь?
— Я? — притворно удивился Михаил Егорович. — Что я должен сказать?
— Не надо юлить, — поморщился Инхандек. — Не надо притворяться: наш коллега погиб. И у него в сейфе нашли золото в самородках. Ты понимаешь, что надо собирать комиссию и решать, куда его отправлять: в Гохран или в Алмазный Фонд? Ведь это — ценности, и им место в Кремле. А там спросят: откуда?
— Ну, не надо так надрываться, Хан. Поднапряжемся, снизим пробу. Потом еще снизим — до следов… И пусть забирают… хотя бы в геологический музей. Пириту там самое место.
— Ах, какие мы умные! Ну, допустим — сделали. А теперь ответь для меня. Откуда у Адольфовича золото? С какого, так сказать, месторождения? А главное, кто и за что его убил?
