Все в свое время - [64]

— Есть один, — тишину впечатленного зала прорезал голос Джорджа Ньютона, внука легендарного Исаака. — Я его уже задавал вам в ходе работы, но внятного ответа так и не услышал. Скажите, откуда эти ваши АТО-3 будут знать, кто перед ними — "потенциальный противник" или доблестные солдаты Его Величества? И не произойдет ли так, что противника-то мы уничтожим, но и сами потом не сможем с ними справиться.

— Спасибо за ваш вопрос. Господин Ньютон, к сожалению я должен констатировать, что на данный момент системы, которая позволяла бы однозначно отличать своих от чужих, разработать мы не смогли. Все потенциальные модели, ультразвуковой код, блокировка агрессии по определенным элементам обмундирования, нами были отклонены, как не удовлетворяющие поставленной задаче — врагу достаточно достать один экземпляр такого кодирующего ключа, и вся система потеряет свой смысл. Потому наиболее оптимальным фактором на данный момент является система фильтрации по особенностям ДНК. Как известно, британцы, как наиболее развитая богоизбранная нация, является следующим этапом эволюции по сравнению с остальными народами, населяющими Землю, потому наша цель — выявить основные физико-химические отличия, которые позволили бы данный факт записать в численной форме, и основываясь на нем ввести в код блокировку. Я думаю, что в ближайшее время проблема будет решена, у нас уже есть определенные наработки, осталось только провести корреляционный анализ…

— Короче, пока они будут и наших, и не наших, — подытожил Джордж.

— Пока да. Но, Ваше Величество, это проблемы мы обязательно уже в ближайшее время решим.

Его Величество Генрих VIII кивнул. Ему понравилось. Большой любитель всяческой экзотики, владелец целой коллекции чучел, где было все, от львов до австралийских аборигенов, был впечатлен презентацией. И не важно, что из десяти слов он с трудом улавливал одно. Не важно, что клан Ньютонов имел какие-то глупые претензии. Его Величество смотрел на картинки, и ему нравилось: он так и представлял себе, как невообразимые чудовища, крысы в человеческий рост со скорпионьим хвостом, когтями, клыками, шипами, тошнотворного вида шевелящимися щупальцами, да еще и ядовитые, резвятся на улицах татарских городов. Они были настолько отвратны и омерзительны, что влюбили в себя монарха с первого взгляда, а когда он смотрел видео, где эти этих самых тварючек испытывали на военнопленных, практика использования вооруженных пленников с целью испытания новых видов вооружений крепко прижались в британской армии, то уже тогда готов был оплатить лаборатории любые счета. Может он был не очень образован, не очень дальновиден и все вопросы управления государством давно уже скинул на своего духовника, а ныне Папу Марка II, но уж такой вопрос мог решить и сам.

— Нам понравилось, — вольготно раскинувшись в кресле, Генрих VIII объявил свою монаршую волю. — Пусть живут.

Год Трех Отважных Духов, середина лета

Нет лучшего лекаря, чем время? Вранье. Нет худшего палача, чем время. Когда острая боль переходит в хроническую, когда минутная боль потери переходит в многочасовые страдания. Когда уходит сон, а его места занимает полуночный бред, когда раз за разом приходят мысли, "а если бы я поступил не так", и понимание, "поздно". Понимание, что ничего не изменить, что прошлое — утрачено навсегда, и как бы не пытался жить настоящим и надеяться на светлое будущее, прошлое уже никогда тебя не оставит. Когда не можешь сдаться, забыться в алкоголе или чужих объятьях, а вынужден раз за разом переживать самые неприятные минуты, и каждый раз осознавать нависшую безнадежность… Даже не депрессия — казнь. Человек сам себе выносит приговор, и сам его приводит в исполнение, но не сразу, бросившись со скалы, а медленно, смакуя каждую минуту боли, надеясь хоть страданиями расплатится за собственные ошибки… Ситуация, из которой нет выхода, потому что далеко не каждую ошибку можно исправить.

Эдварду было тяжело. Даже, пожалуй, тяжелее, чем в первые дни в городе — тогда он только привыкал к новой жизни, старался острыми впечатлениями перебить горечь былой потери. Старался убежать. А теперь оказалось, что куда бы он ни бежал — тропа его жизни все равно возвращалась на круги своя. Проторенная колея, магистральный путь, на котором предавали, убивали и умирали те, кто был ему дорог. Внешне Эдвард крепился. Теперь с ним был верный Нубил — раб достаточно отошел от своей болезни, чтоб опять везде и всегда быть рядом с хозяином. Хорошо хоть его подобные мысли не терзали. Родовых рабов с детства учили, что в их жизни может быть только один человек — хозяин. Все остальные — иллюзия. Именно для того, чтоб низменные телесные страсти не отвлекали раба от его службы, все они в младенчестве проходили кастрацию, чтоб их любовь и верность хозяину всегда была чистой и не запятнанной грехом. Лорд Эдвард Гамильтон для Нубила Муххамеда был всем: солнцем и луной, пищей и водой, отцом, братом и сыном. Когда Нубил пришел в себя, его абсолютно не взволновала окружающая действительность — главное, чтоб хозяину было хорошо. Чтоб хозяин был одет, обут, накормлен и напоен, Эдварду стоило огромных трудов объяснить рабу, что он не претендует на лучшие куски добычи и его полностью устраивают ежедневные порции. Нубил совершенно не хотел общаться с другими людьми, а Верные Псы игнорировали его в ответ, хоть ведун и дал афганцу такой же дар общения образами. Он ночевал с Эдвардом, работал вместе с ним, всегда готов был услужить и помочь — то, что смотрелось естественным в высшем британском обществе, и даже на базе Нью-Перт выглядело нормально, тут казалось совершенной дикостью. Раб в мире, где рабства в принципе не могло существовать. Где каждый человек был по определению равен другому — Верные Псы не могли понять Нубила, он не хотел понимать их, а Эдвард уже устал наводить мосты. Единственный, с кем афганец более ли менее общался — Нит Сила. Но даже охотник, вместе с которым они через пол мира пронесли умирающего офицера, скорее лишь терпел Нубила, с жалостливой брезгливостью. Верные Псы вообще относились к людям, как к механизмам по исполнению определенной работы, не замечая, что у человека за душа. Умеешь охотится, сильный физически, здоровый, способен иметь детей? Честь тебе, и хвала. Не умеешь? Да будь ты хоть трижды Личностью с большой буквы — ты не будешь никем. Любое отклонение от нормы — преступление. Особенно это чувствовалось в отношении к девушкам. Та же Нета, весь ее проступок — не хотела рожать и слишком много мечтала. Казалось бы, какая мелочь, ведь человек хороший, добрый, светлый, но нет — Эдвард был единственным, кто до конца стоял у ее погребального костра. А потом целую неделю носил зеленое — цвет яда, смерти и траура.