Все страсти мегаполиса - [43]

К тому, что в доме Дурново постоянно бывают гости, Соня уже привыкла. Да вообще-то в этом и не было для нее ничего необычного. Правда, мама жила довольно одиноко, но ведь это после того как ушел отец и потихоньку умерла мамина родня – родители, тетушка, двоюродный брат. А прежде у них в доме всегда бывали гости – и родственники, и папины коллеги, и мамины школьные подруги. Подруги и теперь то и дело забегали, и соседки заглядывали поболтать за вечерним чаем, как заглядывали они к любому из соседей, потому что на юге общение так же открыто, как открыты в жару все окна и балконы. В общем, мамино одиночество было для Сони вещью скорее внутренней, чем внешней.

И открытость дома Дурново воспринималась ею вполне обыденно.

Подруга, пришедшая тем вечером, ничем не отличалась от всех остальных многочисленных подруг Аллы Андреевны. Обычная московская дама – живые черные глаза, такая же живая манера говорить, прокуренный низкий голос и огромные, с замысловатыми узорами и тусклыми камнями серебряные кольца на стареющих руках. Дочка ее была не красавица, но все-таки и не настолько некрасивая, чтобы ее замужество – недавнее, как Соня поняла из разговора, – можно было считать невиданной удачей. К тому же ей было лет двадцать пять, не больше, так что и поздним везением это замужество тоже считать было невозможно.

Но к зятю своему эта подруга Аллы Андреевны относилась так, будто он являлся великим подарком, притом даже не для дочки, а лично для нее. То есть она, конечно, не разговаривала с ним заискивающим тоном – она была даже иронична, как это принято было в кругу Дурново. Но в том, как она прислушивалась к словам, точнее, к мнению этого молодого человека, как замолкала, когда он начинал говорить, как краем глаза следила, чтобы у него в чашке был свежий чай, – во всем этом чувствовалось такое внимание, которого этот человек, по Сониному мгновенно сложившемуся впечатлению, совсем не заслуживал. И дело было не только в том, что он пил чай, не вынимая из чашки ложечку – если бы не Виталия Яновна из ялтинского драмкружка, Соня, может, тоже не знала бы, что это неприлично. Но когда он сказал с глубокомысленным видом:

– Умным себя считать – это каждый может. А вот сказать себе: «Не такой уж я умный», – для этого действительно ум нужен, – когда он сказал это, Соня окончательно убедилась, что единственным его выдающимся качеством является примитивность.

По едва заметной усмешке Аллы Андреевны Соня догадалась, что та тоже это понимает и, может, поняла это даже раньше, чем она. Но тон, которым она беседовала с этим примитивным типом, нисколько от такой ее догадки не изменился. К своему изумлению, Соня поняла, что Алла Андреевна, которая могла прямо сказать в глаза что угодно и кому угодно, разговаривает с совершенно ничтожным человеком так же внимательно и почти одобрительно, как и ее подруга. Заподозрить Аллу Андреевну в притворстве было трудно. Зачем бы ей было притворяться перед каким-то парнишкой, приехавшим год назад из Калуги? Вот с Соней она ведь не церемонится, спокойно может ей, например, заявить, что слово «волнительный» человеку с каким-никаким гуманитарным образованием даже произносить неприлично. А этот ляпнул: «Плитку в ванне ложить любой научится», – и ничего. Соня-то уж думала, сейчас Алла Андреевна насмешливо заметит: «Вам это уж точно подходит больше, чем учиться какому-то загадочному менеджменту», – или что-нибудь в этом роде. Но та снова промолчала.

Это удивило Соню так сильно, что, когда гости наконец ушли, она не выдержала и спросила:

– Он вам что, очень понравился?

– Кто? – переспросила Алла Андреевна.

Она просматривала принесенный подругой французский журнал и, кажется, уже забыла про людей, которые пять минут назад сидели у нее в гостиной.

– Да зять этот.

– А!.. Почему он должен был мне понравиться? Да еще очень?

– А почему вы тогда с ним так... Ну, как-то слишком внимательно себя вели?

Соня с трудом и, наверное, неточно подбирала слова для обозначения своих смутных ощущений. Но Алла Андреевна без труда поняла, о чем она спрашивает.

– Потому что он мужчина, – усмехнулась она.

– Ну и что? – Соня как раз ничего не понимала! – Мужчине можно быть глупым? – глупо спросила она.

– Мужчина может знать о жизни то, чего мы не знаем. Не факт, что обязательно знает, но – может знать. И вообще он может то, чего мы не можем.

Никаких дополнительных объяснений не последовало. Алла Андреевна забрала журнал и ушла в комнату, которая служила ей кабинетом и спальней, оставив Соню в недоумении.

«Им просто не хватает мужчин, – решила тогда Соня. – Поэтому они мужчинам прощают то, чего женщинам никогда не простили бы».

«Им» – это значило тем дамам, которые составляли круг Аллы Андреевны Дурново и, как Соня смутно понимала, определяли своей жизнью настоящую московскую жизнь, внешне незаметную, но незыблемую, как стены Кремля.

И, может, не стоило удивляться, что мужчины при таких женщинах вырастали слабыми и вялыми, как Петя Дурново?

«А что я про них знаю, про мужчин? – подумала Соня. – Не про московских, а вообще. Кого я из них знаю? Ника только. Ну, отца еще».