Все сначала - [12]

Шрифт
Интервал

— Келебебе, — сказала мне тетка, ткнув пальцем в фунтик с попкорном.

Я отрицательно мотнул головой.

— Дуселетт, — продолжила она тогда, подвигая мне стаканчик с ирисками. И сочно причмокнула пару раз губами, демонстрируя, как с этими штуками следует поступать.

А, ну да. Это же что-то из французского, должно быть: Гаити-то рядом, да и Мартиника с Гваделупой недалеко. Doucelette — это что-то вроде сластены, сладкоежки…

Я взял стаканчик, вытащил, не глядя, из заднего кармана джинсов какую-то купюру — кажется, целых пятьдесят песо, — сказал: “Грасиас, сеньора” — и пошел дальше через площадь, не обращая внимания на вопли тетки, протягивавшей мне полную горсть сдачи.

Дуселетт оказался отчаянно сладким и в то же время отчетливо отдающим горькой нотой лаймовой цедры. Разгрызть его было невозможно, и он долго-долго таял на языке.

Почти тридцать лет спустя я ясно помню этот вкус. И город помню, со всеми его рухнувшими театрами и надеждами. И измученную, оголодавшую под Фиделем страну, где эти ириски оказались чуть ли не единственным товаром, который я видел в свободной уличной продаже.

С тех пор, говорят, кое-что изменилось. И туристы стали на Кубу ездить, и торговля чуть оживилась, и валюту отпустили ходить в открытую. И Камагуэй, если судить по картинкам в Гугле, чуть подкрасили, подремонтировали.

Но старый револьвер генерала Максимо Гомеса по-прежнему служит самым понятным и точным символом несчастий этой страны, оказавшейся жертвой честолюбия и твердолобости овладевших ею маленьких, если присмотреться, закомплексованных мужчиною

Я подожду. Я, вон, даже и ириски те волшебные теперь сам умею варить: нашел недавно рецепт в одной роскошной Faidon’овской книжке с креольской кухней. Там и делов-то…


В большую толстодонную сковороду с высокими бортами высыпать разом килограмм сахарного песку — лучше бежевого тростникового (только не самого темного, пахучего, а этакого попроще), но в крайнем случае сойдет и обычный рафинированный. Помешивая сахар время от времени, дать ему расплавиться на довольно сильном огне и, едва он станет темнеть, вылить туда же банку сгущенного молока и банку молока кокосового.

Смесь бурно вскипит, подняв шапку пены, потом опадет, и тогда пора будет убавить огонь, чтобы варево только слегка побулькивало. Тут же, не мешкая, всыпать в эту адскую смесь цедру с одного лайма или кислого зеленого апельсина, срезав ее просто ножом для чистки овощей и потом мелко накрошив. Если есть стручок хорошей ванили — пригодится и он: разрезать вдоль, выскоблить кончиком ножа черные зернышки и тоже вмешать их в сироп. Если нет ванили, можно добавить пол чайной ложки свежемолотой корицы.

То, что получится в сковороде, уваривать на небольшом огне минут пятнадцать, пока сироп не станет совсем густым и вместо пены на поверхности его не будут появляться лишь редкие тяжелые пузыри. Когда сироп уже будет с трудом стекать с деревянной лопаточки, а капля его, выложенная на блюдце, будет почти мгновенно застывать в прочную тянучку цвета молочного шоколада — можно выключать.

Теперь застелить дно большого противня вощеной бумагой для выпечки, смазать ее слегка любым растительным маслом без запаха и вылить сироп со сковороды так, чтобы он распределился слоем в полсантиметра или чуть больше. Дать остыть, а когда почти совсем затвердеет, нарезать ножом на квадратики или ромбики и поставить на ночь в холодильник.

Наутро твердый блестящий пласт отделить от бумаги, протереть салфеткой, чтобы удалить остатки масла, и наломать по оставленным вчера разрезам на отдельные крупные ириски. Каждая из них и есть та самая дуселетт.


Пока морок, погрузивший остров в оцепенение и нищету, наконец не отступит совсем, навсегда; пока люди, сублимирующие свои жалкие комплексы в огромных уродливых револьверах, которые они таскают — кто в кармане, а кто прямо в душе, — не оставят Кубу в покое, я туда не поеду. Буду терпеть. А пахучие креольские ириски “дуселетт” помогут мне удержать перед глазами видение странного полуразрушенного города, дремлющего далеко, далеко, далеко, на дальнем от меня краю Земли.

DOUCELETTE — КРЕОЛЬСКИЙ ВОСТОРГ

(на целую компанию детей и взрослых)

1 кг сахарного песку, лучше тростникового

Стандартная (на 400 г) банка сгущенки

Банка кокосового молока такого же объема

1 лайм или зеленый апельсин

Стручок ванили или пол-ложки молотой корицы

Ложка подсолнечного масла для смазки

1992. Прямая улица в старом городе

Свиной рулет с черносливом

Христианский квартал Баб-Тума, Дамаск, Сирия


— А дальше вот что: “Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме тарсянина, по имени Савла; он теперь молится, и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел”.

Вадим разворачивает меня за плечи к стене и тычет пальцем в табличку, укрепленную высоко над головами прохожих, с надписями на трех языках.

— Это тут. Видите?

Сначала по-арабски что-то непонятное, потом по-английски Midhat Pasha Street, а ниже по-французски — rue Droite. Ну да, Прямая улица — так с тех пор и называется, ничуть кривее за последние две тысячи лет не стала.


Рекомендуем почитать
Расплата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Грани допустимого

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Криминологический портрет Степана Бандеры

Существуют определенные принципы построения криминологических портретов преступников. В данной работе они также были применены, но с учетом тех особенностей, что криминологический портрет был составлен в отношении исторической фигуры и политического деятеля. Автором прослежен жизненный путь Степана Бандеры во взаимосвязи с историческими событиями, через которые он проходил, и теми людьми, которые его окружали. Рассмотрено влияние националистических взглядов Бандеры на формирование его личности. В ходе исследования использовались частнонаучные методы, в особенности метод исторического анализа.


Дети Сети

Дети Сети – это репортаж из жизни современных тинейджеров, так называемого поколения Z. Загадочная смерть, анонимные чаты в дебрях даркнета и вчерашние дети, живущие онлайн и мечтающие о светлом будущем. Кто они, сегодняшние тинейджеры? Те, чьи детство и юность пришлись на расцвет Instagram, Facebook и Twitter. Те, для кого онлайн порой намного важнее реальной жизни. Те, кто стал первым поколением, воспитанным Интернетом.


Юбилей Пушкина, Подрос пацан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Хорошую историю жалко обрывать (интервью)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.