Все случилось летом - [132]

Илона засветила настольную лампу, свернулась калачиком на диване, укрыв ноги материнским платком. В комнате чистота и порядок, каждая вещь на своем месте — сразу видно, мать постаралась. Только сейчас Илона была не в состоянии оценить заботу, взгляд скользил от предмета к предмету и не видел их, потом и вовсе померк. Илона почувствовала, как на глаза навертываются слезы, текут по щекам, и нет сил их сдерживать.

Кого тебе жаль — кого уже нет, самое себя, неудавшуюся жизнь или и то, и другое, и третье? О чем ты плачешь?

Туман рассеялся, и она увидела, услышала то, что не раз видела и слышала в этой комнате.

— Не пойму тебя… Сама-то ты знаешь, чего хочешь? Сыта, обута, одета, живешь в тепле. Хоть завтра уходи с работы, живи барыней дома. А все ноешь и ноешь. В чем дело?

Он стоит посреди комнаты — изволил домой заявиться, — стоит, широко расставив ноги, головой чуть ли в потолок не упираясь, глаза красные от вина и угарных ночей.

— Ну да, не пришел вовремя, так, по-твоему, меня убыло, что ли? Могу позволить себе погулять, зарабатываю побольше иного министра. На вот, получай!

Выхватив из кармана пачку денег, броско швырнул на стол. В беспорядке разлетелись красные десятирублевки.

Чего я хочу? Господи, да чего я могу хотеть! Разве что петушка на палочке, какие на базаре продаются. Еще, может, белого голубка. Больше ничего! Ничего.

Илона погасила свет: тихо, темно и… Пусто. Едва уловимый запах солярки и смазочных масел. Муж переодевался в прихожей или на кухне, потом тщательно мылся, однако ничто не могло вытравить этот запах.

И опять видения…

Свадебная ночь. Бледнеют звезды, восток уже посветлел, а музыканты во дворе все еще играют — кто в лес, кто по дрова, но играют, гости поют — кто во что горазд, но поют. Они вдвоем в этой комнате. Сейчас что-то должно произойти, что-то такое, чего она ждала с замиранием сердца, со сладкой дрожью. И происходит… Пьяный, навряд ли себя помня, он делает то, что положено мужу, и тотчас засыпает, растянувшись поперек тахты. Она же, освободившись от его объятий, забивается в уголок и, дрожа всем телом, ждет утра. Опять играют музыканты, опять поют гости. Он проснулся, похлопал глазами, соображая, где находится, потом:

— А-а, это ты, малышка! Поди-ка сюда!

— Теперь у нас будет ребенок? — шепотом спрашивает она. В глазах страх и сомнение. А он смеется.

— Какой еще ребенок? О чем ты?

И до нее доходит, что муж ничего не помнит.

Взяв ее за руку, тянет к себе.

Но, может, так и нужно? Может, это и есть жизнь?

Позже, когда все опять сидят за столом, музыканты играют, гости поют, она про себя отмечает, что он самый красивый, самый статный — он, ее муж. И она знает, что теперь он может взять ее, как собачонку на веревочке, и увезти, куда вздумается, хоть на край света, и она послушно пойдет за ним.

Но далеко ли уйдешь собачонкой на веревочке? И где этот край света?

…Только под утро удалось Илоне заснуть, и потому не расслышала звона будильника, а разбуженная матерью, поняла, что опоздала на работу. Поначалу заторопилась, надеясь поспеть к автобусу, но передумала. Раскрыла шкаф, оглядела свои платья, остановилась на простеньком черном с белым воротником. В нем она была немного похожа на школьницу, но, может, так лучше. Конечно же. И губы не стоит сегодня красить.

Пришлось изрядно постоять на обочине, пока не попалась попутка. Шофер, молодой парень, всячески старался завязать разговор с симпатичной пассажиркой, но Илона отмалчивалась, изредка кидая «да» или «нет», парню наскучила ее угрюмость, и он оставил ее в покое.

В конторе Илона, поборов неловкость за опоздание, отрывисто поздоровалась, села за свой стол. В вазе перед ней стояла роза. Илона обвела глазами комнату, пытаясь найти объяснение такому подношению, но сослуживцы все до единого были заняты делом, уткнулись в бумаги. И в нарочитой занятости, в той настороженной тишине, которую она принесла с собой, чувствовалось что-то необычное. Да что у них тут произошло?

Илона взялась было составлять срочный отчет, но вскоре поняла, что работа не клеится, что сама невольно поддается царящей в комнате напряженности. Оторвавшись от бумаг, Илона поймала на себе взгляд молодой сотрудницы Скайдрите. Та смотрела на нее мутными от слез глазами, и столько в них было участия, сострадания.

И вдруг до Илоны дошло: им уже известно о трагическом происшествии с ее мужем, потому и роза на столе, потому и слезы в глазах Скайдрите, и напряженная тишина.

И тут заведующая сектором Анна Витол приоткрыла дверь кабинета и пригласила Илону к себе. Сослуживцы были не в восторге от начальницы, считая ее чересчур властной, прямолинейной, пожалуй, и побаивались ее. Хотя лично у Илоны никаких трений с ней не возникало, однако в такой день лучше было бы не касаться работы. Впрочем, начальница и не думала с ней говорить о работе.

— Милая девочка, — начала Анна Витол, — да зачем вы пришли сегодня в контору? Могли преспокойно остаться дома… Нет, нет, не рассказывайте, я уже знаю, все знаю…

Начальница вытерла платком глаза, обняла Илону, пригладила ее волосы.

— Бедная девочка, — продолжала начальница, — человек всесилен, человек всемогущ и лишь перед лицом смерти беспомощен. Мужайтесь, мой друг. Такова наша женская доля — терпеть и любить. Ах, если бы вы знали, сколько женских слез было пролито в годы войны… кто измерит их, взвесит?