Все случилось летом - [118]

Дым ел глаза, закладывал горло, в этом жутком кипящем мраке окружающие предметы были едва различимы. Стабулнек бросился к фонарному столбу, чтобы лучше видеть и целиться. Но те приближались, подтягивались, подползали… Все ближе и ближе… Что-то случилось с винтовкой, где-то заело, она не стреляла. Жвахт! В глазах зарябило, весь он стал таким легковесным, и, крутанувшись волчком, Стабулнек выронил винтовку и осел на тротуар. Но только на мгновение. Инстинкт подсказывал: бежать, спасаться, сейчас, сию минуту, не то будет поздно. Вытянув вперед руки, он бросился в горящую дверь, в этот адский костер, еще недавно называвшийся домом. Там, за морем огня, должна быть вторая дверь, ведущая во двор, и Стабулнек с дымящейся одеждой, с опаленным лицом и волосами добрался до этой двери. Потом перелез через забор, пробежал через сад, перемахнул через второй забор и очутился на соседней улице, но, пройдя немного, рухнул посреди какого-то сквера.

Припав к земле, широко раскинув руки, вцепившись ими в прохладную траву, он дрожал всем телом и плакал, как никогда еще в жизни не плакал. Утирая слезы, он дотронулся до лица, и пальцы нащупали рану. И рубашка оказалась в крови, от нее слиплись волосы, руки тоже были липкие. Стабулнек поднялся, снял рубаху и, приложив ее к ране, пошатываясь, поплелся по улице, не соображая, куда и зачем идет.

— Руки вверх!

Будто из-под земли выросли двое немцев. Непокрытые головы, в руках автоматы, рукава синевато-серых кителей закатаны. Третий — он его почувствовал — сзади ткнул в спину твердый холодный предмет. «Сейчас выстрелит, — подумал Стабулнек. — Вот и конец. Как просто!» И на душе стало спокойно и хорошо, будто он стоял у моря и любовался заходящим солнцем, которое перебросило через серый простор лучезарный мост, приглашая его к себе. Вот сейчас он ступит на этот мост, высоко подняв на ладони свое сердце — светоч верности, отваги, и — конец всем страданиям…

Но снова проснулась жажда жизни. Видение растаяло, и Стабулнек заговорил на хорошем немецком языке, которому его обучили в школе:

— Зачем же так строго? Я из того горящего дома. На меня обвалилось бревно, едва жив остался. Вы открыли такую пальбу! Что же мне теперь делать?

Немцы переглянулись и заржали. Ствол автомата уже не давил больше в спину. Один из солдат сказал:

— Шустрый парень! Ты что, немец?

— Нет.

— Ничего, — снисходительно заметил второй, похлопав Стабулнека по плечу. — Такому и с нами будет неплохо. Вон там, за углом, перевязочный пункт для гражданских. Топай туда.

Метрах в пятидесяти через улицу метнулась серая тень. Три автомата залаяли разом. Беглец качнулся и повалился ничком, а немцы, громыхая сапожищами, кинулись дальше.

Осторожно пробираясь в дымных сумерках, Стабулнек добрался до перевязочного пункта, расположившегося в домоуправлении большого дома. При свете карбидной лампы он, как в тумане, разглядел женщину в белом и еще каких-то людей, неизвестно откуда приходивших, неведомо куда уходивших. Его усадили на стул у застеленного простыней стола, заставленного металлическими коробками с инструментами, склянками, бинтами и марлей. На лице женщины, смотревшей его рану, отразился ужас. Подошел врач. Стабулнек узнал его. Их школьный врач, старик Кравец. Еврей. Он прочистил рану, сделал укол, боль прошла. Потом раздался злобный и словно простуженный голос:

— А это что за птица?

Врач поднял и тут же опустил глаза.

— Какой-то паренек. Говорит, дом обвалился, деревяшкой по голове угораздило. Чудом жив остался.

— Записывайте всех, кому оказываете помощь! Как звать, где живет… Понятно?

— Как товарищу будет угодно.

— Мерзкая твоя рожа! — Простуженный голос задыхался от злости. — Я покажу тебе такого товарища, зубов не перечтешь.

Врач еще ниже опустил голову.

— Не знаю, о чем вы говорите. Я не привык к таким речам.

— Самое время привыкнуть!

Незнакомец отошел. Кравец, закончив перевязку, проводил Стабулнека до дверей.

— До рассвета ты должен исчезнуть, — проговорил он тихо, убедившись, что никто не слышит. — Днем такое начнется… Слышишь?

— Я должен вернуться.

— Глупый, упрямый мальчишка!

— Я должен, я не могу иначе. Не могу…

И он отправился обратно тем же путем. Его задерживали вооруженные патрули, но при виде свежих бинтов пропускали, решив, что парень уже где-то прошел проверку и нет нужды на него тратить время. Добравшись до горящего дома, наполовину обвалившегося, он впервые в эту ночь растерялся и не знал, что делать.

— Ласма, где ты? Ласма, отзовись! — выкрикивал он в отчаянии, сам понимая, что никто его не услышит.

И все равно Ласму надо найти. А может, она погибла? Погибла… Стабулнек склонился над телом, лежавшим посреди улицы, там, где недавно строчил пулемет, — и узнал моряка. Но пулемета не было, его кто-то унес. В другом неподвижном скрюченном теле у тротуара он опознал латыша. Винтовку его тоже кто-то подобрал. Страх разрастался, юноша отступал дальше и увидал третьего мертвеца: тот сидел, как живой, свесив на грудь голову, спиной прислонившись к столбу, у ног чернела скатившаяся каска. Стабулнек притронулся к плечу, и тело, лишившись опоры, скользнуло на мостовую. Лейтенант…