Все случилось летом - [111]

— М-да… — неуверенно протянул Рийкурис, лихорадочно напрягая память. — Все может быть. Таков мой главный принцип, которым я руководствуюсь в этом далеко не лучшем из миров, вполне возможно, что я и с вами им поделился. М-да…

В самом деле, через несколько домов от остановки когда-то жил его добрый приятель Н., однако вот уже лет десять как тот перебрался в провинцию и всякая связь с ним прервалась. Как летит время!

Женщина усмехнулась.

— Тогда я была такая простушка, но ваши слова глубоко запали в душу, мне даже трудно вам передать, это может показаться смешным. Странно, правда? И все эти годы я расспрашивала знакомых о ваших успехах, о вас, человеке, сказавшем мне эти слова. Ради бога, не сердитесь, но эта ночь так хороша, так располагает к откровенности. Ведь вы не сердитесь, правда?

— Ну что вы, с чего бы, — произнес он с отеческим добродушием. — Напротив. Я рад, что, сам того не ведая, смог кому-то быть полезен. М-да…

И Рийкурис со все возрастающим интересом оглядел незнакомку, по-прежнему пытаясь вспомнить ту давнишнюю встречу, но, увы, в закромах его памяти не сохранилось даже самой пустяковой мелочи, за которую можно было бы ухватиться. А вообще-то закрома эти были основательно захламлены всякой всячиной, так он решил, стоя на остановке, и теперь ему просто не под силу разобраться, разложить все по полочкам. Попробуй вспомни какую-то вечеринку, на которой был пятнадцать лет назад, и какую-то девочку, которую провожал тогда домой. Вот если бы этой прозрачной ночью прикоснуться ладонью к ее лицу, может, в памяти всплыл бы забытый образ, как у слепцов, подкрепленный осязанием выгиба губ, бровей, и тогда он, возможно, смог бы ответить: да, помню, ты такая, как прежде, как тогда… Странные, однако, мысли лезут в голову!

— Смотрите, идет троллейбус! Так что напрасно метали вы громы и молнии.

Он посмотрел в сторону Даугавы: ничего не видать, только узкая пустынная улица, этакая каменная шахта, а в глубь ее, скрываясь за поворотом, тянулись провода, и они подрагивали, будто их теребила невидимая рука.

— Рано вы обрадовались, — скептически заметил Рийкурис.

Из-за поворота, заполнив собою всю проезжую часть, выехал троллейбус, и, когда подкатил поближе, на нем отчетливо различили надпись «В депо».

— Что теперь скажете? — насилу сдерживая смех, спросила незнакомка. — Намерены исполнить свою угрозу и просидеть здесь до утра?

Вид у него был чуточку обиженный, он видел, что над ним смеются.

— Этого не следует понимать буквально. Мысль была такая: никогда нельзя успокаиваться, надо бороться, ну, как бы это сказать…

— Понятно! Я успела наслушаться… Вы хотите сказать — бороться со свинством и чертовщиной? Только что же мы посреди улицы будем обсуждать проблемы городского транспорта? От этого легче не станет. Давайте-ка лучше поищем такси.

У Рийкуриса было такое чувство, будто его вовлекают в какую-то авантюру — именно авантюру, а не солидное предприятие, и, немного поколебавшись, оттого что не забылось еще насмешливое замечание незнакомки, он решительно отогнал от себя неприятные мысли и теперь был готов очертя голову броситься в эту самую авантюру.

— Хорошо. Пойдемте искать такси.

Пройдя мимо универмага, они направились к кинотеатру «Айна», к стоянке такси. Ночь была теплая, как нагретый солнцем бархат, и такая задумчивая, словно чего-то ждала. В такую ночь не хочется говорить громких слов, а что-нибудь тихое, очень простое. И он бы что-нибудь такое, может, и сказал, только не знал, с какого конца начать — концы-то эти затерялись неведомо где, и он счел за лучшее подождать, послушать, решив, что попутчица сама придет на помощь, обронив какое-нибудь замечание, по которому удастся вспомнить хотя бы, как ее звать. Но она тоже молчала. Впрочем, чувствовалось, в душе она не так уж спокойна, как могло показаться с первого взгляда. Не выдержав, он проговорил:

— Хорошо бы сейчас посидеть в ресторане, вспомнить былые времена! Что вы на это скажете?

— Я? В самом деле было бы недурно. В такую чудную ночь…

Он иронически усмехнулся:

— Только где? Рестораны закрыты. Едва куры заберутся на насест, тут и рестораны закрывают, будто они вовсе не для людей. Вот говорят, в доброе старое время люди, возвращаясь из театра, заглядывали в кафе и даже в ресторан посидеть, обменяться впечатлениями. А теперь что? Где вы можете выпить чашечку кофе? Да нигде… Разве это порядок, я вас спрашиваю?

Она остановилась. Рийкурис тоже остановился. И тогда она сказала:

— Восхищаюсь вами! Вы ничуть не отступились от своих принципов. Не могу не повторить их: как только приходит довольство самим собой и всем, что происходит вокруг, в тебе умирает и гражданин и человек. Это есть твоя смерть… Нет, вы просто великолепны!

Он недоверчиво поглядел на свою спутницу, желая уяснить, смеется она или говорит искренне. Глаза женщины были серьезные-пресерьезные, и были они совсем рядом, такие ясные, правдивые, что в груди потеплело, и ему захотелось смотреть в них не отрываясь, даже если у этой удивительной ночи не будет конца. А незнакомка двинулась дальше, и он пошел за ней.

На стоянке длинная очередь растянулась замысловатой петлей, и толком нельзя было даже понять, где тут начало, где конец. Рийкурис развел руками, будто говоря: разве я был неправ, разве это порядок? Но она не дала ему слова сказать.