Все реки текут - [60]

– Нет! – задыхаясь, выкрикнула она и обеими руками выхватила руку, отбросила ее от себя.

Адам не шевелился и не делал попыток вновь коснуться ее. Только смотрел с полной ненависти презрительной улыбкой, будто хотел сказать: «На словах мы все храбрые». Как объяснить все, что нахлынуло на нее в эту минуту? Как рассказать про его отца и кухарку лубра? Она судорожно схватила руку Адама и принялась осыпать ее поцелуями. Но рука оттолкнула ее, холодно, безжалостно. Резко повернувшись, Адам зашагал вдоль берега, с каждым шагом все больше удаляясь от дома. Дели кинулась за ним, спотыкаясь о кочки, плача, умоляя подождать. Наконец, он замедлил шаг, обернулся.

– Успокойся, а то Ползучую Анни накличешь. Иди спать, я еще погуляю.

– Но Адам…

– Ты уйдешь, наконец?

В голосе его было столько горечи, что она, не говоря ни слова, подчинилась. Она шла к дому через освещенный мягким лунным светом сад, еле сдерживая рыдания, а войдя в комнату, бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку.

Первой среди утешительных оправданий придумалась гордость. Он сам виноват, обошелся с ней грубо и несправедливо. Она не врала, она готова подчиниться ему, но сегодня все произошло слишком неожиданно… Гордость постепенно забылась, и ее окружила холодная пустота: она потеряла Адама, он больше не будет ее любить. Оцепенев от горя, она лежала, не замечая москитов, которые беспощадно жалили открытые шею и грудь. В доме все спало. Ей показалось, что прошло несколько часов, Адам, наверное, уже вернулся.

Внезапно решившись, она поднялась и, сняв платье, накинула длинную ночную сорочку. Тихонько открыла дверь: она проведет эту ночь с Адамом. Пусть Эстер застанет их утром вместе, все равно. Она докажет, что не боится. Она на цыпочках прошла через коридор к спальне Адама, повернула ручку двери. В комнате было темно. В еле брезжащем свете луны смутно белела неразобранная пустая постель.

Потерянная, совершенно без сил, Дели вернулась в свою комнату, села на кровать и, подтянув к себе колени, прислушалась: не скрипит ли задняя дверь. Веки сомкнулись, голова упала на грудь, и она резко, так, что заболела шея, вскинула ее, потом все повторилось, и она уже не могла сопротивляться; измученная переживаниями, забылась тяжелым сном, оставив гореть свечу.

Ее разбудил страх, всепоглощающий и необъяснимый. Оплывшая свеча рисовала на стенах жирные пляшущие тени. И вдруг совсем рядом раздался крик: «Дельфина!»

Она бросилась к окну и высунулась на улицу. Над цветущим эвкалиптом стояла луна, и от нее на землю шел тусклый желтый свет. На небе – пи облачка.

– Адам, – прошептала она, но ответом ей было лишь монотонное стрекотанье сверчков. Она открыла дверь и окинула взглядом коридор. Никого. Адама в комнате но было. Все так же белела нетронутая постель. Возвращаясь к себе, она услышала, как кашляет в своей спальне тетя Эстер, и сердце сжалось от испуга.

Она больше не легла, страх все еще жил в ней. Дельфина. Так звал ее только Адам. Закутавшись в халат, она села возле окна, стала смотреть на звезды. Луна ушла, и на западе, совсем близко от земли, в бледном предрассветном небе сиял Орион.

Дели встала, умылась холодной водой из расписного голубого кувшина. Глянула в зеркало на туалетном столике: измученное лицо, под глазами глубокие тени, веки опухли от слез.

Запах бекона, доносящийся из столовой, вызвал тошноту, но Дели, собравшись с силами, привела себя в порядок и за завтраком выглядела как обычно. Адам не вышел к столу: пусть выспится как следует, может, тогда и настроение изменится.

Адам опаздывает, – Эстер сдвинула черные брови. Бедный мальчик, ему вчера явно нездоровилось, Чарльз.

– Бедный мальчик, – передразнил Чарльз. – Лентяй он, а не бедный.

Эстер пошла в комнату Адама и вернулась встревоженная.

– Его всю ночь не было. Постель не разобрана. Она села за стол и рассеянно стала жевать яичницу с беконом, которая лежала перед ней на тарелке. Как бы там ни было, сам Адам не смог бы так аккуратно застелить постель. Она мысленно перебрала чернокожих служанок. Каков папочка, таков и сынок. Но из кого выбирать? Бэлла слишком толста и стара, Луси тоже толстая, к тому же у нее есть муж. Где же он мог проболтаться всю ночь? Она окинула взглядом Дели: опустив голову, та силилась проглотить кусок бекона.

– Филадельфия! Это что, его очередная выходка? Ты знаешь, где он?

Дели подняла к ней белое лицо с запавшими глазами.

– Нет, тетя.

– Откуда Дели знать? – вмешался Чарльз. – Небось ушел охотиться на опоссумов или местных мишек.

– Но он не мог… – попыталась возразить Дели. Послушай, девочка, что-то ты сегодня неважно выглядишь, – перебил ее Чарльз. – Прочтем молитву – ложись, отдохни. Адама ждать не будем, он все равно раньше обеда не появится.

Чарльз выбрал кусок из Книги Экклезиаста. Дели всегда нравился этот отрывок, такой торжественный, возвышенный. Но сегодня он казался мрачным и зловещим.

«И помни Создателя твоего в дни юности твоей…».

«…Доколе не порвалась серебряная цепочка и не разорвалась золотая повязка…».

«И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который его…».

Дели, почти не видя, смотрела на хорошо знакомый орнамент коричневого ковра. Может, это и есть суть? Прах возвращается в землю, а дух – туда, где был рожден. Тело же, которое живет, дышит, наслаждается – всего лишь обитель духа. Ее глаза умеют видеть цвет и форму, а мозг – распознавать красоту и совершенство. Этот мир воистину прекрасен, другой ей не нужен.