Все реки текут - [3]

Еще окончательно не проснувшись, Дели побрела вслед за дядей Чарльзом к. ярко освещенному дилижансу.

Сумрачное небо пока хранило свой звездный узор. Горизонт закрывали огромные причудливые тени. Небо словно поднялось выше, а все воздушное пространство под ним заполнилось холодом – промозглым и беспощадным.

Дилижанс тронулся и быстро покатил по дороге. Холод прогнал остатки сна, и Дели вдруг почувствовала такое волнение, что стало трудно дышать. Как чудесно ехать на рассвете, все равно куда, лишь бы видеть этот завораживающий, ни на что не похожий свет, возвещающий рождение дня, вобрать его в себя, слиться с ним.

Они с дядей Чарльзом молчали уже довольно долго, и Дели решилась прервать это молчание.

– Дядя Чарльз, расскажите о своем золотом руднике, – попросила она.

Чарльз Джемиесон, не ожидавший такого вопроса, даже растерялся.

– Ну… что тебе рассказать… – он подозрительно покосился на трех мужчин, которые ехали вместе с ними; у всей троицы грубые, заросшие лица, мешковатая, изрядно обтрепанная одежда. – Рудник – слишком сильно сказано, – нарочито громко заговорил он. – Так, домываю старый кьяндринский песочек. Все хорошее давным-давно выбрали. Иной раз повезет – попадется капелюшечка, но такой мизер. В общем, пустое это занятие: времени уйму убил, а пользы чуть.

Он повернулся к Дели и многозначительно подмигнул ей. Сбитая с толку его объяснением, Дели решила сменить тему.

– А горы здесь какие? Высокие, со снежными вершинами, как в Швейцарии?

– Ты что же, в Швейцарии была? – заинтересовался дядя Чарльз.

– Нет. Папа был. Он поднялся на самую вершину Юнгфрау, а потом прислал мне открытку с ее видом. У нее высота 13,677 футов. Папа несколько раз брал нас с собой в горы на север Англии. Он обещал свозить нас… – Она запнулась, глаза снова наполнились слезами: из всех «нас» осталась она одна.

Дядя, успокаивая, легонько похлопал ее по руке.

– Как-нибудь выберем денек, свожу тебя в горы. Правда, от Кьяндры они далековато. Да их и горами-то трудно назвать, скорее, холмы, хотя высота приличная: до пяти тысяч футов доходит. А сегодня гору Косцюшко увидишь, мы ее скоро проезжать будем.

Дели стиснула дядину руку: какой он молодец, что не напоминает о ее горе. Тот окинул ее внимательным взглядом.

– Я тебя вечером и не разглядел как следует. Надо же: волосы черные, а глаза синие. Я всегда мечтал о такой дочке.

– Они не черные, просто темные очень. А у вас дочек нет?

– Нет. Сын есть, пятнадцать скоро стукнет. Я, то есть мы, очень хотели дочку, но так и не получилось. У твоей тети не все в порядке со здоровьем, мама тебе, верно, рассказывала. Я так обрадовался, что ты будешь с нами жить, Филадельфия!

– Вообще-то меня все Дели зовут, – смущенно сказала девочка. – Филадельфия очень длинно. (Мама называла ее так только когда за что-нибудь рассердится.)

– Дели так Дели. Филадельфия – город в Америке. Тебя в честь него назвали? У нашего Адама имя библейское.

– Да, в честь него. Папа все время хотел, чтобы мы поехали в Штаты, а потом решил, что поедем в Австралию. Адам, наверное, совсем взрослый. В школе здорово соображает? У меня с арифметикой просто беда.

– И взрослый, и голова варит. Письма прекрасные пишет. Правда, учителя говорят: ленятся. Если бы старался, мог бы учиться гораздо лучше. Он у нас мечтатель, рассеянный, от книжки не оторвешь.

– Про меня то же самое говорят. – Синие глаза удивленно глянули из-под точеных, словно нарисованных, бровей.

Глаза у Дели густо-синие, большие, на бледном худеньком личике с тонкими чертами они кажутся огромными.

Дели повернулась к запотевшему окошку и, протерев его перчаткой, стала смотреть на проносящийся мимо пейзаж. Солнце только что взошло и ослепительно блестело на небосклоне, по которому плыли индиговые облака. Оно заливало ясным холодным светом волнистые холмы; темно-синие под солнцем, они походили на высокие морские волны, бегущие на северо-восток. У самой дороги холмы были выше, и чем дальше, тем круче уходили вверх. И вдруг позади холмов возникла снежная горная вершина.

– Вот она, Косцюшко. Наконец-то! – воскликнул дядя Чарльз, словно встретился со старым другом.

Дели застыла, завороженная открывшимся зрелищем, и не проронила ни слова, пока гора вновь не скрылась за холмами, вдоль которых бежала дорога.

Когда они добрались до Адаминаби, уже вечерело. В гостинице заказали обед, и Дели жадно набросилась на еду. В мгновение ока с ее тарелок исчезли и густой томатный суп, и тушеное мясо с луком, и ростбиф, и десерт. Покончив со съестным, она откинулась на спинку стула и, посмотрев на дядю, блаженно улыбнулась. Дядя Чарльз наблюдал за ней с притворным изумлением.

– Ну и ну, – проговорил он, – не ожидал. Если бы сам но видел, ни за что бы не поверил. Скажи мне кто-нибудь: «Чарльз, эта изящная маленькая фея ест как лошадь», я бы, вероятно, возмутился: вздор! Она питается амброзией и нектаром. Но, как говорится: «Не верь чужим речам, а верь своим глазам». Полегче стало? Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, дядя Чарльз. Вы, наверно, подумали, что я обжора? Давно не была так голодна, будто сто лет не ела.

– Ты очень аппетитно ешь, – улыбнулся дядя, – приятно посмотреть. Садись поближе к огню. Ликер будешь? После обеда самое милое дело.