Все реки текут - [18]

Мисс Баретт звонко рассмеялась, и Адам вспыхнул.

– Осторожно, цветок не сломайте, вдруг это фамильная реликвия?

Продолжая смеяться, она открыла дверь и вышла на залитую солнцем улицу.

9

В конце марта Чарльз отправился в кабриолете в город встречать мисс Баретт. Джеки поехал с ним – попутно завезет на базар потрошеных индюшек и еще кое-какой товар: упакованный груз был заранее размещен под сиденьем.

Всю дорогу до дома Чарльз и мисс Баретт оживленно беседовали. Чарльз завел разговор о приисках – тут ему было что порассказать. Мисс Баретт, прекрасно подкованная в этом вопросе теоретически, поддержала его, и слово за слово разговор перешел в интереснейшую дискуссию о разломе породы на скатах, о россыпях, о главных жильных месторождениях и других не менее увлекательных вещах. Джеки слушал, не понимая.

– Всю дорогу тарабарщину несли, – рассказывал он дома жене. – Чего, к чему – не разбери-поймешь.

Как и предполагал Чарльз, новая гувернантка была хороша собой, но не в его вкусе. К тому же, чересчур образованна и столь же самоуверенна.

– Ну вот, встретил и доставил в целости и сохранности, – сказал он, входя вместе с молодой женщиной в гостиную.

– От кого это ты ее охранял? – вскинулась Эстер. Она, как всегда, восприняла слова мужа буквально. – Садитесь, мисс Баретт, – пригласила она. – Проголодались, наверное. Вот чай, угощайтесь, только что заварили. Пирог берите.

– Спасибо, я не голодна. Чашечку чая выпью, раз уж приготовили, но вообще-то я стараюсь пить только воду.

– Странно, – Эстер была разочарована. Она все утро возилась с бисквитом и стол накрыла по-праздничному.

– А это тебе, дорогая. Думаю, понравится, – Чарльз протянул жене сверток.

– Подарок? Мне? – растерялась Эстер.

– Ну да. Ты не хочешь его развернуть?

Эстер сняла бумагу, тщательно развязала все узелки стягивавшей сверток ленты и разгладила обертку. И только тут вытащила подарок.

– А, – только и сказала она.

– Какая прелесть! – ахнула мисс Баретт.

Эстер держала в руках черную шелковую блузку, расшитую цветным бисером. Большинство бусинок были цвета морской волны.

– Ну, Чарльз! – воскликнула Эстер, разглядев блузку получше. – Ты что, забыл? Я же не ношу зеленого, от него одни неприятности.

В тот вечер она допоздна отпарывала зеленые бусинки. В результате блузка обрела вид траченной молью вещи, но назвать ее предвестницей несчастья уже не было причин.

Дели сидела в классной комнате, устроенной в столовой, и, не отрывая восхищенных глаз от мисс Баретт, впитывала ее спокойный грудной голос. Дели умирала от любви. Ее вселенная обрела новый центр. Дели набросилась на учебу с жадностью и, помимо своих уроков, выучивала куда более сложные уроки Адама. Еще не научившись как следует спрягать латинские глаголы, она с головой ушла в исследование многочисленных периодов в творчестве Горация. «Odi profanum vulgus et arceo!»[3] – строка эта звучала в ушах божественной музыкой, хотя о смысле она имела довольно смутное представление.

После завтрака Дели бросалась помогать Луси и Минне убирать со стола, потом приносила чернильницы и глобус и водружала их на зеленую плюшевую скатерть тети Эстер. Эстер везла эту скатерть из Кьяндры и всю дорогу не выпускала ее из рук. Скатерть была зеленая, но, по мнению Эстер, зеленый цвет опасен только если его носить, тем более, что этот плющ не чисто зеленый, а с желтовато-оливковым оттенком, что абсолютно ничему не грозит. (По сути сказать, она путала ярко-зеленый и ядовито-зеленый, который испокон века считали приносящим несчастье.)

Иногда Дели поднималась очень рано и прежде чем сесть за фортепьяно, – мисс Баретт, помимо всего прочего, учила ее музыке – шла к детским могилкам. Ее тянуло сюда, к этим детям, которые некогда спали в той же комнате, где сейчас живет она. Мальчика звали Клиффорд, он умер восьми дней от роду, а девочек – Мэри Джейн – ей исполнилось полгода – и Анна Елизавета – пять лет. Дели приходила на их могилы с чувством, словно здесь покоились ее погибшие братья и сестры.

Тусклый солнечный свет порождал причудливые тени. Кресты – маленькие, деревянные, а тени от них – длинные, холодно-голубые. Дели сощурила глаза и краски перемешались, тени стали золотисто-голубоватыми и переливались. Говорят, мертвые встречаются на небесах. Встретились ли там эти дети и ее погибшие братья и сестры? Она подняла глаза и посмотрела в бесконечную небесную даль. Чистое, мирное небо. Но нет в нем места, чтобы обрести покой. Ночью небо усеяно звездами, а между ними чернеет страшная бездна, которую не охватить взглядом. Нет, не представить ей царствия небесного. Как странно все, непонятно. Она нехотя побрела к дому и, поднявшись на веранду, через большую стеклянную дверь вошла в гостиную. Выкрутила круглый винтовой стул, что стоял возле фортепьяно, до самого верха, потом опустила и села. Помяла пальцами оплывы свечи на медном подсвечнике. Каждому подсвечнику полагался плиссированный абажур из желтого шелка.

Дели не любила музыкальные упражнения и всячески оттягивала это занятие. Она начала гамму и тут с реки прилетел голос. Он взял высокую ноту и бесконечно долго держал ее. Дели перестала играть и прислушалась. Пела Минна. Она плела мелодию из непривычных полутонов, и это было так здорово, что у Дели от восторга по коже пробежал мороз.