Все радости жизни - [2]

Неуютно в коридоре, маетно. Изредка пройдут по нему привычной деловой походкой работники суда или прокуратуры, и снова наступает тишина. Одна только согбенная старушка, маленькая и худенькая, с острым задиристым носиком, едва вошла, объявила громко:

— Послушайте, люди добрые, дом я сама ставила, а зять, охальник, меня же теперь из него и выживает. Уходи, говорит, старая! Надоела! Я ему надоела, а он мне нет! — сокрушенно покачала головой и тут же уставилась на сидящего у двери парня: видно, его модное, в клетку пальто привлекло внимание. Цокнула языком: — Тебя-то кака беда сюда привела? Нафулиганил, али жена сбежала? Волосья-то отростил! Утром проснетесь — поди, и не разберешь, где твои, где ее.

Парень смутился, а сидевший в конце очереди мужчина услужливо вскочил с места:

— Садитесь, бабуся.

— Нет уж, — отказалась старушка, едва взглянув на доброжелателя, — это тебе можно посидеть, а мне недосуг — там внучка у соседки осталась. Здесь защитник-то занимается? — спросила, ни к кому не обращаясь, и без стука юркнула в дверь.

Никто и не возмутился — причина как-никак уважительная. Бабка, однако, долго у Камаева не задержалась и вышла довольнехонькая. Чистые, прозрачно-голубые глаза ее сияли.

— Позвонил завкому и велел, чтобы товарический суд зятьку устроили. Теперь я ему хвост прижму, теперь он у меня мягче льна станет! — На радостях ей хотелось поговорить еще, но спохватилась: — Ой, что это я раскудахталась? Домой надо! — И она опрометью на резвых ногах кинулась к выходу.

Веселая бабка, бойкая. Не рассчитал зятек ее силы. Люди заулыбались, приободрились и начали обсуждать, кто победит в завязавшемся поединке.

Пожилая женщина, едва вошла, села, не дожидаясь приглашения, и сразу приступила к делу.

— Из Богдановича я, Александр Максимович. Сына моего Вовку хотят судить. Женщину будто бы трактором задавил, да только не было этого. Хоть на калену доску ставьте, скажу: не виноват он! Не виноват, и все!..

— Простите, пожалуйста, как вас зовут?

— Анна я, по батюшке Никифоровна.

— Так зачем же вы, Анна Никифоровна, в Сухой Лог приехали? В Богдановиче свои адвокаты есть…

— Знаю, — перебила Камаева женщина, — но добрые люди вас нанять присоветовали.

«Вас нанять» — кольнуло, но от замечания воздержался.

— Помогите, Александр Максимович! В долгу не останусь! Последнюю корову продам…

— Вот это уже лишнее. Давайте лучше о деле поговорим. Ваш сын тракторист?

— Нет, он скотником на ферме робит, а тракторист — Серегин.

— Почему же обвиняют вашего сына?

— Так он убежал.

— Кто убежал?

— Да Серегин. Как задавил, так и убежал.

Вот оно что! Ну что ж, бывает, и довольно часто, при дорожно-транспортных происшествиях, особенно если водитель «прикладывался». Отсидится где-нибудь сутки, и попробуй докажи потом, что перед аварией он хлебнул спиртного. Недавно один и того проще поступил: явился с повинной через час. «Ты же пьян был!» — «Трезвехонек! После наезда, правда, заскочил домой и принял сотку, чтобы успокоиться».

— Хорошо, Анна Никифоровна. Кто-нибудь видел, как все случилось?

— А как же, если он прямо на свадьбу наехал.

— И делая свадьба не заметила, кто управлял трактором?

— Так Серегин сперва отъехал подальше, потом убежал. А Зинка Глотова все на моего свалила.

— Зинка Глотова? Это кто такая?

— Да полюбовница Серегина, тоже на ферме робит. А зачем это ты, Александр Максимович, шилом бумагу колешь?

— Записываю ваш рассказ, Анна Никифоровна.

— Шилом-то? — не поверила Белозерова.

— Я им точки на бумаге выдавливаю. У нас каждая буква имеет свое расположение точек. Система Брайля называется, по фамилии изобретателя.

— А читаешь потом как?

— Очень просто. Вожу пальцами по точкам, и все.

— Ой, а что ты сейчас записал?

— Хотите послушать? Пожалуйста…

— Быстро-то как! — удивилась Анна Никифоровна. — А если тебе обыкновенную книгу надо — дело вот Вовкино?

— Дела мне читает секретарь, — улыбнулся адвокат: не из одного любопытства «допрашивала» его клиентка, другое ее беспокоило. — Но мы отвлеклись, Анна Никифоровна…

Александр Максимович подробно расспросил об обстоятельствах дела и заинтересовался.

— Хорошо, Анна Никифоровна, я берусь защищать вашего сына.

— Вот и ладно, — обрадовалась та, — а то следователь вчера вызывал, сказал, надо дело подписывать и защитника искать.

— Понятно, а теперь расскажите немного о Володе.

— Тихий он у меня. Не пожалуюсь. Учился немного: менингит был у малого, а робить горазд! Что ни скажи, все сделает, и водку ему на дух не надо. В его-то годы теперь вон как хлещут, а он ни-ни. Все денежки до копейки домой приносит. Попросит другой раз на кино — даю, как без этого. Не мог он женщину-то задавить да еще и убежать потом. Перед богом готова отвечать! Нет на нем греха, нет, а защитить себя не умеет.

Успокоенная тем, что Камаев берется за дело и внимательно выслушал ее, Анна Никифоровна рассказывала о сыне неторопливо и обстоятельно.

Камаев не перебивал. Он умел слушать и извлекать из разговора гораздо больше того, что хотел сказать собеседник.

Когда Анна Никифоровна ушла, Камаев спросил секретаря:

— Оля, вы ей поверили?

— Не знаю… Мне показалось, что она говорила правду. Однако… Анна Никифоровна высокая, светловолосая, в плюшевой фуфайке и валенках. Лицо открытое и простое, но глаза не без хитрости, настороженные, — добавила Ольга.