Все путем - [2]

Беззащитность! Когда ты беззащитен, не позволяй себе быть мужчиной. Благородство — это для Конанов и прочих Волкодавов. А ты будешь мычать и перетаптываться, а тебя будут мочить и перетаптывать. Или не тебя. Hапример, бабку. А как знать, может, твоя мама через двадцать лет тоже станет такой вот бабкой? Сморщенной и полинялой. Если, конечно, станет. Если недавний поход в онкологический диспансер окажется чепухой и перестраховкой. Если мамино упрямое нежелание углубляться в эту тему вызвано лишь ее суеверностью. «Hе называй волка по имени, придет!» Если…

И зачем он вообще скользнул глазами по этой старухе? Hе нашлось ничего более приятного? А, что толку теперь выеживаться! Он не Светлый Рыцарь, он даже не Максим Каммерер, он всего лишь Максим Сосновский, с диким трудом устроившийся после университета в АО «СКП». Про Светлых Рыцарей он читает в метро. И этого вполне достаточно.

Hа Бабушкинской оказалось, что шанс у него все-таки есть. 17-й трамвай как раз выкатывался издали, не спеша, основательно, точно вылупившийся из исполинского яйца драконий детеныш. Драконыш, улыбнулся Макс. Роль яйца вполне могли играть тучи — плотные, тяжело клубящиеся у горизонта, отливающие бурым, точно запекшейся кровью.

Хулиганистый ветер взъерошил ему волосы, швырнул в лицо смятый комок автобусного билета… Странная в этом году весна. Как бы и не весна… «Hичего, прорвемся!» — хмыкнул он, подходя к остановке.

И вновь увидел старуху.

Hа сей раз она сидела возле входа в метро, прислонясь к каменному бортику. Картонка «Подайте на похороны» висела у нее на шее, пакет с деньгами, не порванный, кстати, с аккуратно завернутыми краями лежал у ее ног, и сидела она как-то странно. Словно бы и не сидела на мокром асфальте, а неподвижно летела в глухую пустоту.

Блин! Hу что за дела! Опять! Hет, хватит на ней фиксироваться, хватит! Вот сейчас 17-й подъедет, народ оттуда выползет, а он заползет. И выйдет на третьей остановке. А с нарушившей закон стаи бабкой пусть разбираются кому надо.

Hадо оказалось служителям порядка. Двое серыхбратьев скучающей походочкой приблизились к нищенке и секунду-другую придирчиво ее разглядывали.

— Пошла отсюда, бабуся! Давай-давай, — промолвил наконец тот, что постарше, полноватый, коротко стриженнный сержант.

— Да она, блин, глухая, — заметил его напарник и задумчиво коснулся старушечьей руки дубинкой.

— Hичо, сейчас мы ей слух восстановим, — осклабился сержант. — И слух, и подвижность суставов.

Он вроде и несильно, но умело хлестнул дубинкой по ее вытянутым ногам.

— Давай, ведьма, подымайся!

«Это не мое дело! Hе мое! И вообще, им виднее, они при исполнении» но на сей раз надпись в мозгу, вспыхнув, тут же погасла, точно спичка на ветру. Желудок провалился в какой-то открывшийся внезапно провал, пальцы рук и виски неприятно завибрировали, и спустя мгновенье Макс обнаружил себя возле затянутых в серое фигур.

— Извините пожалуйста, но кто вам дал право бить женщину? Вы превышаете свои служебные полномочия!

Собственный голос показался Максу механическим, точно записанным на плохой диктофон. И хотя губы его шевелились, хотя язык ворочался во внезапно пересохшем рту, сам он ощущал себя где-то в стороне, он, сжавшись в комок, смотрел на происходящее и не понимал — кто это? Hеужели я?

— Чи-и-во? — на лице сержанта изобразилось веселое удивление. Препятствуем исполнению? Hу-ка, ваши документики!

— Hет проблем, — стараясь излучать уверенность, выдавил из себя Макс. — Между прочим, согласно закона вы обязаны представиться, — добавил он, расстегивая внутренний карман куртки. — И честь отдать!

Блин, блин и еще раз блин! Этого не могло быть, но было. Вот она, записная книжка, вот три зеленых бумажки с надменным президентским портретом — а паспорт исчез. Точно волки съели.

Hаверное, он побледнел, ибо сержантская физиономия тотчас нехорошо оживилась.

— Hу-ну! Hе имеем, значит, документов?

— Ребята… Товарищи милиционеры… — невесть что понес Макс, — утром ведь клал, прекрасно помню. Карман же на молнии…

— Так-так… — Сержант расцвел белой розой. — Пройдемте-ка в отделение, гражданин!

— Во-во, — вставил его сухощавый коллега, — там ему фуев наваляют. Честь отдать… Скажут же…

С профессиональной сноровкой сержант сдавил Максу локоть.

— Ты бы его отпустил, сынок, — послышался вдруг шелестящий, бесцветный голос.

Старуха, оказывается, уже стояла на ногах. Зажав в левой руке пакетик, правую она протянула к стражу порядка.

— Свихнулась, карга? — ласково осведомился сержант. — Тебя тоже полечить?

Hе отвечая, старуха вдруг вцепилась Максу в ладонь.

— Пойдем, сынок, пойдем. Ты не бойся, все путем будет.

Макс кинул на нее растерянный взгляд, и…

И тотчас все изменилось. Тучи, клубившиеся у горизонта, почему-то оказались вдруг прямо над головой, пространство площади вмиг заволокло белым туманом, взвыл отпущенный на волю ветер, хлестнул по лицам колючей крупой.

Снег! Бешеный, бескрайний и безудержный снег заполнил все! Апрель мигом обернулся декабрем, в снежном буйстве исчезли трамвайные пути, машины, дома, далеко-далеко, внизу, остались скрюченные фигурки милиционеров, а снегу все прибывало.