Все пули мимо - [3]

Забытьё навалилось на Пупсика ледяным бездонным космосом, наполненным беззвучными сполохами, терзавшими мозг острыми иглами. Дикая боль заставляла тело биться в конвульсиях, и если бы не оцепенение в руках, мёртвым захватом сковавших колени, Пупсик катался бы по полу каморки, завязываясь в беспамятстве в узлы и хрипя сквозь пузырящуюся изо рта пену. Постепенно ледяная пустота начала отпускать, боль от сполохов уменьшилась, и тогда из окружавшего беспредельного мрака призрачными тенями пришли видения. И это было ещё хуже. Боль сменилась ужасом, глубина которого могла сравниться лишь с глубиной космоса. И именно из этой глубины появились гигантские бесконечные щупальца, которые, вырастая в размерах, устремились к Пупсику, слепо ощущая его присутствие. Они схватили Пупсика, спеленали жёсткой удавкой и потащили туда, где, по идее, находилась глотка Бездны. Вначале он медленно двигался вдоль плотного ряда щупальцев, но движение всё убыстрялось, и вот Пупсик уже не просто падал в бесконечность — летел в чёрное пятно её зева с головокружительной скоростью, но оно, тем не менее, не приближалось ни на йоту. Ужас достиг небывалых размеров, всё естество звенело, как перетянутая струна, готовая вот-вот лопнуть… И действительно, в момент наивысшего напряжения словно что-то разорвалось в голове, вспышка в мгновение ока испепелила ледяную бесконечность и её ужас, оставив вместо них глухую пустоту, затянутую спокойным светящимся туманом. Но это принесло только видимость облегчения, так как на самом деле ужас не рассеялся в прах, а разлетелся острыми осколками, которые угнездились в уголках сознания.

И тогда из тумана стала возникать череда лиц, когда-либо встречавшихся на жизненном пути Пупсика. Был здесь и пожарный, вытащивший его из горящего дома, был и лечащий врач Иван Максимович, относившийся к нему с поистине отеческой заботой, был и санитар, подаривший на прощание пальто, и торговка пирожками, и Верзила, и даже мельком виденный рэкетир с причёской «я из зоны». Вышедшие из тумана, они и сами были туманом — полупрозрачные, бестелесные, они наплывали на него, искажаясь до неузнаваемости, но взгляды у них у всех были сочувствующие и скорбные. Они что-то говорили, беззвучно разевая рты, а, достигнув Пупсика, беспрепятственно проникали в тело и растворялись там холодной, тревожащей душу моросью. Пупсик понимал, откуда это ощущение тревоги: он знал, кто будет последним в бесконечной веренице видений. Тот, кого он никогда в жизни не встречал, но чьим видением заканчивались все его кошмары. Тот, кто и не был видением, поскольку все туманные призраки, входившие сейчас в тело Пупсика, были на самом деле не туманом, а клочками выдыхаемого им пара. Тот, чьего появления Пупсик ждал как избавления, и боялся как наваждения.

И вот он наконец появился, возник из ничего, из тумана, который сам и порождал, из тьмы и света, из которых и состоял и которые были им — и звёзды блистали в его чешуе, потому что чешуя его и была звёздами. Двуглавый дракон с добрыми глазами, наводившими ужас. Головы попеременно выдыхали огонь, а глаза неотрывно смотрели на Пупсика, но, казалось, не видели. «Где ты? Где ты?!» — позвала одна голова, выдыхая огонь, пока другая голова втягивала воздух. «Не молчи, отзовись!» — подхватила зов вторая голова, и огонь из её пасти опалил сознание.

Пупсик стиснул зубы, замотал головой, застонал… И очнулся.

Вокруг было темно, и вначале Пупсику показалось, что он очнулся в родной больничной палате после очередного приступа. Сейчас откроется дверь, Иван Максимович зажжёт свет и, ласково приговаривая, даст горькую микстуру, от которой станет легко и покойно. Но свет не загорелся, на душе было муторно и мерзко, в воздухе пахло горелым. Пупсик заворочался и только тогда понял, что спал одетый и лежал не на больничной койке, а на гофрированном картоне. Он тихонько, по-детски, захныкал и сел. Некому его было пожалеть…

Внутренний хронометр подсказал, что уже половина седьмого утра и ему пора покидать «квартиру», пока жильцы не заторопились по лестничным маршам на работу. Вообще отсюда Пупсик обычно уходил затемно — спал он мало, четырёх-пяти часов в сутки вполне хватало, — и только приступы могли его задержать. Он прислушался. Ничьих шагов в подъезде не было слышно. Тогда Пупсик пошарил рукой по стене над головой, нащупал лампочку и довернул её в патроне.

Тусклый свет двадцатипятиваттки осветил убогую конуру, в которой взрослый человек среднего роста мог бы разместиться разве что в три погибели. Пупсик стащил с головы шапку, затем осторожно провёл рукой по обмотанной стекловатой трубе, нашёл спрятанный осколок зеркала и заглянул в него. Досталось ему этой ночью крепко. Обычно по-детски розовое личико стало серым, то здесь, то там его покрывали белесые пятна шелушащейся кожи, волосы, слипшиеся от пота, висели сосульками, а из щелей опухших век смотрели больные, затянутые мутной поволокой глаза. Тихонько поскуливая, Пупсик на четвереньках пробрался к банке, налил в неё воды, окунул чистенькую тряпку, висевшую на одной из труб, и стал обмывать лицо.