Все пропавшие девушки - [6]

Скрипнула половица. Дэниел стоял на пороге с вентилятором под мышкой.

– Спасибо, – сказала я.

Он пожал плечами.

– Не за что.

Дэниел достал вентилятор из коробки, установил в углу, щелкнул выключателем. Боже.

– Спасибо, что приехала, Ник.

– Спасибо, что начал прибирать в моей комнате.

Я переступила с ноги на ногу. И как это другие братья и сестры умудряются ладить? Не успели встретиться – глядишь, уже будто и не расставались. Мы с Дэниелом, похоже, целый день так и будем ходить вокруг да около по пустому дому, до смерти друг друга заблагодарим.

– Что? – переспросил Дэниел, устанавливая скорость оборотов.

Мерный шум, белый шум заполнил комнату, приглушил звуки извне.

– Спасибо, что начал здесь прибирать. – Я повела рукой на стену. – Что снял фотографии.

– Это не я, – сказал Дэниел, по-прежнему стоя возле вентилятора, и на миг прикрыл глаза. – Наверное, это папа.

Наверное, папа. Я не могла припомнить. Была здесь год назад, накануне того дня, когда мы определили папу в «Большие сосны». А детали вылетели из головы. Коробки, например; они уже стояли в углу, под стеной?.. Весь тот вечер смазался, расплылся в памяти.

Дэниел не знал, что я поехала сюда, а не в Филадельфию, как сказала ему («У меня – работа; я должна ехать»). Я вернулась в дом, бродила по комнатам; меня трясло. Я была как ребенок, потерявшийся на ярмарке, высматривающий сухими глазами знакомые лица в толпе. Свернулась клубком на кровати, лежала, пока не послышался шум мотора, пока не зазвенел дверной звонок. Я не пошла открывать. Треснула экранная дверь, повернулся ключ в замке, затопали по ступеням ботинки. Я дождалась, пока Тайлер прислонился к притолоке на пороге моей спальни. Пока он сказал: «Еще бы чуть – и я бы по тебе соскучился. Ты сама-то как?»

– Когда ты здесь был в последний раз? – спросила я Дэниела.

Он почесал в затылке, шагнул к вентилятору.

– Не помню. Я ведь мимо езжу, ну и заглядываю время от времени; бывает, папа просит что-нибудь из дома… А почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

Но я спрашивала не просто так. Мне мерещилась чужая тень в комнате. Кто-то, роющийся в моих коробках. Вытаскивающий из-под кровати мой коврик. Высматривающий. Вынюхивающий. Вещи стояли на своих местах. Солнечный свет выявил, что слои пыли – разной толщины. Тоньше там, где кто-то касался поверхностей. Или, может, так мне виделось с высоты прожитых лет. Я выросла, дом стал меньше; это нормально. Например, в Филадельфии у меня кровать два на полтора метра – так она чуть ли не полквартиры занимает; у Эверетта – кинг-сайз, два на метр девяносто. Конечно, стандартная «полуторка», сто тридцать семь на метр девяносто, показалась мне почти детской кроваткой.

Вопрос: если снова свернуться на матраце, почувствую я вмятины от другого тела или нет? Может, в пустом доме обитает мой призрак, он и укладывается на кровать? Я стащила постельное белье, почти выскочила из комнаты, почти задела брата простыней. Складка у него меж бровей углублялась по мере моего удаления.

Загрузив стиральную машину, я вернулась; комната теперь казалась в большей степени моей. Как и с Дэниелом, нам – мне и комнате – требовалось время, чтобы привыкнуть друг к другу. Прежде чем взяться за уборку в ванной и шкафах, я сняла кольцо, положила его на прикроватный столик, в керамическую тарелку с трещиной. И уселась перед вентилятором, опершись на локти.

Шел второй час моего пребывания в доме. Я тянула время. Нужно отправляться к папе. Везти ему документы; следить, как он теряет и вновь подхватывает нить разговора; спрашивать, что он имел в виду в своем письме; надеяться, что он помнит. Если он забудет мое имя – притвориться, что мне вовсе не больно.

Неважно, что это уже случалось. Каждый раз был как первый.

* * *

Я собрала документы об опеке. Нужно отдать их папиному лечащему врачу, начать процесс. Чтобы мы, по жесточайшей иронии судьбы, стали опекунами нашего отца и его имущества. Я приготовилась выходить, когда услышала приглушенный шум извне – щелчок дверного замка, холостой ход двигателя. Наверное, Дэниел еще раньше нанял кого-нибудь в помощь, и вот этот кто-то приехал и треском экранной двери вспорол белый шум вентилятора.

– Ник?

Один слог – как один клик – разархивировал двенадцать лет отношений, сохраненных в единственном файле.

Я прильнула к окну: пикап Тайлера на обочине, на холостом ходу. На пассажирском месте какая-то девица. Дэниел почти нырнул в открытое окно, треплется с ней. Видно только его спину с кирпичным загаром.

Черт.

Я обернулась резко и как раз вовремя – на пороге спальни стоял Тайлер.

– Подумал, невежливо ехать мимо и не поздороваться.

Губы у меня сами растянулись в улыбке. Потому что Тайлер есть Тайлер, я всегда так на него реагировала.

– А постучаться, конечно, забыл?

Он рассмеялся – надо мной. Он меня насквозь видел, я от этого бесилась. Не спросил ни «Как жизнь?», ни «Что поделывала?», ни «Скучала по мне?» – вроде в шутку, на самом деле нет. Он ничего не сказал ни про коробки, ни про чемоданы, ни про мои волосы (год назад они были длиннее, и причесывалась я глаже). Но я знала: от его внимания ничто не укрылось, он переваривает информацию. Я делала то же самое.