Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи - [44]

В 1999 году английский художник Крис Офили изобразил Богородицу с помощью слоновьего дерьма.

С конца 90-х Косолапов работает над десакрализацией религиозных символов. «Икона-икра», «Это моя кровь», «Это мое тело», «Герой. Лидер. Бог».

«Икона-икра» представляет собой всамделишный оклад для иконы Богоматери, обрамляющий вместо образа Святой Девы черную икру. Художник приравнивает дорогой продукт питания к святому образу.

В картинах «Это моя кровь» и «Это мое тело» наш герой проделывает приблизительно то же самое. Кровь Иисуса сравнивается с американской газировкой кока-колой, а тело Христа – с едой фастфуд в крупнейшей в мире сети ресторанов быстрого питания «Макдоналдс».

От иконоборчества к политическому активизму

Коммунисты уничтожали храмы и рубили иконы.

«Воскресенье. 2 февраля 1930 года на Буденновском поле состоится массовое сожжение икон. Сбор рабочих по казармам в 3 часа дня. Казарменные колонны под руководством К. Л. направляются на Буденовское поле. Начало сожжения икон ровно в 10 ч. у Троицкой церкви. Играет оркестр легкой музыки», – гласил текст советского плаката. Украшение плаката виньетками и завитушками, а также наличие оркестра в объявляемой акции помещает предполагаемое действие в пространство искусства.

В 1998 году художник Авдей Тер-Оганян осуществил в московском Манеже перформанс «Юный атеист», в процессе которого разрубил топором иконы (в данном случае не имеет значения, были ли доски освящены в церкви).

В 2012 году девушки из группы «Пусси Райот» в храме Христа Спасителя в Москве пропели святотатственный текст «срань Господня…». Акция «Пусси Райот» явилась более радикальным высказыванием, нежели косолаповская «Икона-икра», так как местом высказывания было выбрано реальное сакральное пространство – амвон храма, а не мнимое – музей. Соответственно и массмедийный резонанс получился мощнее.

Текст песни помимо святотатственных слов «срань Господня» содержит политический протест: «Богородица, Путина прогони». Соответственно акция стала частью популярного в наше время политического активизма.

Закат Европы

Композитор Карлхайнц Штокхаузен назвал террористический акт, совершенный 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке арабскими террористами, «величайшим произведением искусства».

Можно с бо́льшим основанием назвать гибель европейской цивилизации поражающим воображение перформансом, устроенным Танатосом-художником.

Танатос заколдовал европейцев. Соблазнил призраком древней истины (Гермес Трисмегист) и золотым веком человечества (Платонова Атлантида). Европейцы влюбились в руины и смерть. И с тех пор последовательно разрушают базовые ценности своей цивилизации. Эта роковая любовь обернулась фатумом, судьбой Европы.

Скорее всего, эта часть мира будет в дальнейшем переименована. Возможно, и памяти о нас не сохранится. Так как само понятие, предполагающее коллективную память, – «история» – европейское. Альтернативные цивилизации – «новые варвары», вроде «Исламского государства», – уничтожают историческое и культурное наследие. Чему свидетелями мы являемся в наше время.

Грядет общество без памяти.

* * *

Модернизм – эпоха познания – часть движения европейской культуры к гибели.

Но мы – любители руин – знаем, что увядание и смерть прекрасны. В ХХ веке они породили ряд замечательных художников и писателей, без творчества которых мы не можем помыслить мир.

Второе дружеское послание погибшему всерьез Дмитрию Александровичу Пригову от Брускина Григория Давидовича

Воспоминание! Красивое слово. Вспомнишь одно – будет один человек. Вспомнишь другое – другой. Вспоминать – воссоздавать, а точнее, создавать заново. Творить собственного человека. В данном случае – собственного Пригова. Из праха, естественно, из него. Голем слушается своего создателя-мемуариста. Мемуарист владеет тайным «Именем» и словом «Истина». А потому, драгоценный Дмитрий Александрович, уж извините, мне, право, неловко, но пока я помню буквы, Вы полностью в моей власти. Обещаю Вам быть искренним. Но уж если забуду заветные сочетания, то Вы обретете власть и будете водить моей рукой. Оттуда. Договорились? Согласитесь, деваться в общем-то некуда. Ни мне, ни Вам.

* * *

Линейна ли память? Да нет, пожалуй. Мы часто переставляем события, путаем сны с действительностью, литературу с жизнью, принимаем желаемое за бывшее. А бывшее забываем. Сомневаемся. «Сомнение» – вот чудное слово! Я бы сказал – принцип. Принцип нарратива. Или еще лучше: творческий метод. Где же Вы, досточтимый Дмитрий Александрович? Куда подевались? Мы сейчас сели бы с Вами за столик, скажем, в «Билингве», где Вам хозяин подносит бесплатное пиво, и обсудили бы свежую идейку.

* * *

Скучно начинать с «Я встретил Пригова в 19…». Точные даты и выверенные события – удел профессионалов-биографов. Не будем отбирать у них хлеб насущный. Анализ же творчества – занятие искусство– и литературоведов. Так что и в эту степь мы не пойдем. Да и не пристало художнику-то о художнике. Художник, он такой: похвалит – по дружбе, отругает – из зависти. Да и писатель – тип еще тот. Нам ли с Вами этого не знать!

Кстати, а в каком году мы встретились? Что-то не припомню точно. Где-то в конце 70-х. Первый раз я Вашу фамилию услышал от своего приятеля юности Игоря Козлова, ныне сгинувшего где-то в туманной английской глубинке, а в то время весьма преуспевающего ученого-биохимика и отчаянного игрока в рулетку и нарды. Игорь был женат на англичанке Гленис. Гленис Козлова и Ваша жена Надя Бурова работали в одной и той же переводческой конторе. И дружили. Игорек меня время от времени спрашивал: «Ты такого Пригова знаешь?»