- Не унывайте, - я ободряюще похлопал его по плечу. - Вас теперь любят и уважают. Что еще нужно? Уйдите на покой и тихо доживайте свои дни. Вы и так многое сделали за эти годы. Вы сделали свое дело.
Он уныло покивал, еще раз сокрушенно вздохнул и протянул мне ручку с чернилами и пачку истрепанных, ветхих книг, туго перевязанных тонкой веревочкой.
- Заезжайте как-нибудь, - сказал он на прощанье. - Все-таки - столько лет мы работали вместе... Мне будет очень вас недоставать...
Лишь много позже я узнал, что Шекспир, несмотря на мой запрет, пописывал и дальше, сам писал, уже не имея под рукой готовых образцов.
Я кое-что читал - мой подопечный как-то раз не удержался и похвастал.
Ей-богу, это было даже лучше, совершеннее того, что нам теперь известно.
Чудеса!..
Такое своеволие, конечно, полагалось бы пресечь, но у меня язык не повернулся...
В какой-то миг мне все показалось таким ничтожным, мелким - и я сам, и наши прежние заботы...
Отбарабанив заданный урок, мой гений стал творить по-настоящему.
Увы! История не сохранила это для потомков.
Только и осталось, что доступно ныне для прочтения в, так сказать, Полном своде сочинений драматурга.
Почему История не сберегла иное - я не знаю. Тут какие-то свои законы...
Может, и из величайшего не все на самом деле нужно?
Остается лишь такое, что в потомках будит гордость, но не зависть, сохраняет шанс кому-либо на равных потягаться, не рождает чувства утомленности и жалкого бессилия?..
А может, то, что сотворяешь для себя как высшую художественную, нравственную ценность, призванную подкрепить и оправдать все сделанное прежде, - на самом деле и не нужно, не ложится в состояние эпохи, как ее хотели бы воспринимать живущие потом?
Еще раз повторю: не знаю... Я пытался размышлять об этом - только время зря потратил...
Но одно могу сказать наверняка: все то, что написал Шекспир сам, от себя, не полагаясь более на собственный же - вот ведь парадокс! авторитет, и вправду было изумительно.
Да-да!
Вы уж не смейтесь надо мною и поверьте на слово- я в этом деле тоже не профан и что-то, вероятно, понимаю...
Конечно, надо было непредвзято подойти к случившемуся и написанное сохранить... Но эта наша дикая приверженность на все глядеть сквозь призму догмы!..
Шекспир не вынес своего нового положения.
Он очень нервничал, тосковал; в один из долгих зимних вечеров на него нашла ужасная хандра, и он, без колебаний, сжег в камине все свои рукописи, какие накопились у него за многие годы.
Вскоре после этого его разбил паралич.
Несколько раз я бывал у него. Он встречал меня грустной улыбкой и молчал.
Говорил он с трудом, не то что раньше, а молчать можно не менее красноречиво...
Мы молча вспоминали - каждый свое. Потом я вставал и уходил.
Он снова улыбался мне на прощанье...
