«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - [136]

– А были ли во Франции приватные концерты, для ограниченного круга людей?

Нет, ничего такого не было. Он однажды пел за городом для каких-то коммунистических организаций, но вернулся чем-то расстроенный. А я особенно не вдавался в детали… Володя тогда знал, что мне плоховато, и старался не навешивать мне еще и свои проблемы.

– Вы говорили о смерти?

В последние два года – постоянно. Он не хотел жить в эти последние два года. Я не знаю, какой он был в России, но во Франции Володя был очень плохой. Я просто уговаривал его не умирать. Я вам расскажу такой эпизод. У Марининой сестры – Танюши – был рак крови. Она боролась восемь лет. А я уже просто боялся за Володю. И однажды (я работаю ночью, укладываюсь спать только под утро) меня будит супруга: «Миша, проснись!» А я знаю, что меня просто так никогда не будят – даже если звонки или визиты… Жена знает, что мне нужно хотя бы два-три часа поспать, чтобы не свалиться с ног. Раз будит – что-то экстренное! Я спросонья вылетел из кровати и сразу заорал: «Володя?!» Она говорит: «Нет-нет. Володя жив. Танечка умерла. Надо ехать в госпиталь».

А потом… Мне же никто не мог сообщить, что Володя умер. Я узнал об этом совершенно случайно. От одной американки, с которой я был в то время в Афинах… Уже газеты написали, уже Володя был похоронен… Мы сидели в ресторане, и она что-то стала меня спрашивать, сильный ли я человек. «Вы, русские, – сильные?» Я что-то не понял: «Все мы сильные…» Но что-то меня насторожило… Она еще раз спрашивает: «Но ты – сильный?» Я схватил ее за руку: «Володя?!» Она его знала и сказала – «Да». Она прочитала в газете и боялась, прятала эту газету. Это было ночью в Афинах. Потом мы все выяснили, она говорит: «Помнишь ту ночь, когда ты не мог спать, тебе было душно, ты бегал… Это было тогда».

И у него самого предчувствие смерти было, депрессии бывали страшные… Володя ведь многого не говорил. А у него начиналось раздвоение личности… «Мишка, это страшная вещь, когда я иногда вижу вдруг самого себя в комнате!»

– Сейчас много говорят, что жизнь Высоцкому укорачивало еще и официальное непризнание. Он страдал от этого?

Нет. Но у него было какое-то чувство неуверенности в себе как в поэте. Об этом говорит такой штрих. Однажды он прилетел из Нью-Йорка в Париж и буквально ворвался ко мне. Такой радостный: «Мишка, ты знаешь, я в Нью-Йорке встречался с Бродским! И Бродский подарил мне свою книгу и написал: „Большому поэту Владимиру Высоцкому“! Ты представляешь, Бродский считает меня поэтом!» Это было для Володи, как будто он сдал сложнейший экзамен и получил высший балл. Несколько дней он ходил буквально опьяненный этим. Потому что Володя очень ценил Бродского.

Я не думаю, чтобы непризнание как-то укорачивало ему жизнь. Он был достаточно упрямым, в высоком смысле… Ему многое укорачивало жизнь, и сам себе он ее укорачивал. Но – непризнание?… Не думаю.

Хотя… Меня поразила в одном из «Огоньков» фраза Евтушенко… Ну, безусловно, Высоцкий – большой талант и прочее, и прочее… «Но для меня он – „Зощенко в поэзии“…» Ну тогда для меня Евтушенко – это Глазунов в живописи! Сказать так о человеке, который написал такие страшные, трагические вещи, и иронически-хлесткие, и шутливые. Володя мог обнажать свою душу – разорвал грудную клетку и показал внутренности! – он мог доходить до совершенно феноменального героизма! И вот взять и похлопать по плечу: «Зощенко в поэзии»… Хотя Володя считал его большим мастером, и я очень уважаю Евтушенко – это действительно большой мастер. Но надо быть достойным самого себя.

– Михаил, извините за банальный вопрос: каким другом был Высоцкий?

Каким другом? Как сам Володя говорил, – с ним можно было пойти в разведку. Всё! Другого не скажешь. Мало того, что он был верным другом… Незадолго до Володиной смерти я чудом прорвался в специальную клинику, где он лежал. Я пришел, и вдруг Володя разрыдался. Я думал, что он рыдает оттого, что он туда попал… «Миша, я людей подвел!» – «Что такое?» – «Я какие-то подшипники забыл купить…»

То есть вот он был такой… Вернейший и мужественный человек, он мог в дружбе, даже в приятельских отношениях, заботиться о каких-то мелочах. Он приезжал ко мне и начинал объяснять, что кого-то ему надо женить, кого-то срочно выдать замуж. Я даже на него наорал: «Володя, ты занимайся творчеством! Ну чего ты носишься?!» Хотя, в общем, я и сам такой…

– А когда вы решили выпустить свой альбом, вернее даже, не альбом, а собрание дисков?

Это мы решили с Володей еще когда только начинали работать. А альбом я решил делать тогда, когда найду настоящего специалиста – мастера. И я нашел Михаила Либермана, который много лет проработал на «Мелодии», получал медали… Вот тогда можно было действительно на самом высоком уровне все это собрать, смонтировать, сделать. В работе большое участие принимал Аркадий Львов – редактор и составитель трехтомника Высоцкого. Я не хотел делать это, когда начался нездоровый ажиотаж. А вот когда чуть-чуть все улеглось, вот тогда мы спокойно это сделали. Это памятник Володе.

– Вы уже сказали, что считаете Высоцкого гением, а в нормальном человеческом общении это чувствовалось?