Все мы родом из детства - [51]

– «Счастье для всех, и пусть никто не уйдет обиженным!»[1] – не удержавшись, процитировала я. Смотрели непонимающе – видимо, не читали.

– Лучшие, самые умные люди веками думали, как совместить личное и общественное, – сказала я. – Столько дров наломали… Вы должны были в школе проходить…

– Мы в гимназии вроде что-то другое проходим, – сказала Алина.

– Ну да, у вас другие песни, – усмехнулась я. – А мы только это и проходили: «Средь мира дольного, для сердца вольного есть два пути. Взвесь силу гордую, взвесь волю твердую – каким идти? Она просторная, дорога торная, страстей раба, по ней громадная, к соблазну жадная идет толпа…» Еще «Манифест коммунистической партии»…

Погрузившись в воспоминания, я на несколько мгновений отвела взгляд от своей парочки. Вернувшись к реальности, увидела, что Игорь порхает пальцами над айпадом. И вдруг… он начал глуховатым выразительным голосом читать вслух с экрана: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли…»

Алина слушала, вытянув шею.

Они поднялись синхронно, будто по какому-то не слышному для меня сигналу:

– Спасибо, мы пойдем.

– Да погодите вы, ребята… Что вы?..

– Спасибо. И то стихотворение, Игорь… я запомнила, найдем…

Они ушли. Я смотрела им вслед в полном ошеломлении. Что это было?!

Профессия – инвалид

Коллега позвонила поздно вечером. В ее голосе отчетливо слышалась тревога. Видимо, из-за этой тревоги она говорила прямее, чем обычно принято в обществе «культурных людей»:

– Катя, мне нужна ваша помощь или хотя бы совет. Все традиционные пути мы уже попробовали. А у вас порою мозги работают как-то вывернуто, как кофта наизнанку, вдруг вы что-нибудь придумаете? Его зовут Илья…

Я тоже встревожилась. Коллега много лет работает с семьями, где есть «тяжелые», психически больные дети. Помимо основной деятельности, у нее – что-то вроде клуба при одном из психоневрологических диспансеров. Там регулярно бывают всякие мероприятия, концерты, игры, просто чаепития и общение. Многие из ее детей уже выросли, но продолжают посещать это пространство, потому что после окончания спецшколы (для тех, кто мог учиться) это зачастую единственная площадка их социализации. Я несколько раз бывала на заседаниях ее клуба. Помимо постоянных «профильных» посетителей, там всегда много молодых волонтеров – студентов, начинающих психологов, просто сочувствующих ее делу людей, готовых что-то показать больным ребятам, как-то их развлечь, чему-то обучить, помочь. Я искренне восхищаюсь гуманизмом всей этой деятельности, но при том мало что понимаю в психиатрии и не особенно увлекаюсь групповой психотерапией. Если уж лечащий психиатр и коллега с ее опытом зашли в какой-то тупик, то чем смогу помочь незнакомому мне Илье я? Вероятнее всего, ничем.

– Так что же с Ильей? – услышала я свой собственный голос.

– ДЦП (детский церебральный паралич. – Авт.) с эпилептическим синдромом. Руки и голова работают относительно хорошо, если учесть диагноз. Ходить немного может, но в основном передвигается в коляске. Сейчас эпилепсия под контролем, уже несколько лет не было ни одного приступа. Характер с детства очень тяжелый, эпилептоидный. Склонность к депрессиям. В детстве говорили даже об аутизме (были эхолалии, стереотипные движения), но, по-моему, совершенно напрасно. Позже – обычное занудство, умственная жвачка, может быть, легкая паранояльность…

– Симпатичный юноша… – усмехнулась я.

– Да. Абсолютный слух. Закончил пять классов музыкальной школы по классу фортепиано. Сам сочиняет музыку. Учился дома по обычной программе, закончил девять классов практически на одни пятерки. Увлекается историей и философией, делал в нашем клубе интересные доклады, играл в нашем историческом театре…

– А сейчас?

– Отказывается от всего. Тяжелейшая депрессия, не поддается никакой фармакотерапии. Впрочем, мать подозревает, что таблетки он попросту выбрасывает. К нам не ходит, хотя много лет это было единственное место, где он как-то оттаивал. Уже была одна попытка суицида – демонстративная или нет, никто не понял, все-таки он плохо двигается… Когда откачали, сказал: простите за напрасное беспокойство, в следующий раз я буду аккуратней готовиться. В общем, я знаю его почти 10 лет, и вот он уходит… – теперь в голосе коллеги слышалось почти отчаяние.

– А я-то чем тут могу помочь? – грубовато спросила я. – Встреча со мной перевернет его жизнь и излечит от депрессии?

– Нужно вернуть его к нам. Здесь ему хорошо, он общается, развивается, это стимул…

От сужения и конкретизации задачи я несколько приободрилась и спросила:

– А привезти-то его ко мне в поликлинику родственники сумеют?

* * *

С тревогой ожидала, что коляска не пройдет в мою узкую дверь, что он будет молчать, глядя в пол, что я от неуверенности в себе сразу сморожу какую-нибудь глупость, и все разрушится, не начавшись…

Илья зашел в кабинет сам, слегка придерживаясь руками за стены, поздоровался, сел, вполне доброжелательно оглядел игрушки.

– Илья, сколько тебе лет? – я действительно не удосужилась выяснить это у коллеги.

– Двадцать два.

– Много. А почему в клуб не ходишь? Надоело?