Все мои братья - [3]

— Ну, кто из вас под личную ответственность возьмет ее… на фронт?

Думаю, что начальник училища надеялся на категорический отказ комбатов. Однако майор Шорин сказал вполне серьезно:

— Что ж, знаю Цареву как выносливую девушку с решительным характером. Готов принять ее в свой батальон…

Я поспешно сморгнула слезы, выступившие от волнения. Бойцу не положено раскисать.

Поиски подходящей формы и некоторые другие дела немножко задержали меня. Когда же я на училищной автомашине догнала курсантов и прибыла в Красное Село, где размещался наш штаб, моему появлению, прямо скажу, не очень обрадовались. Комбат, похоже, раскаивался, что согласился принять меня в батальон.

— Как же все-таки тебя отпустили отец и мать? — спросил он хмуро.

Я, понятное дело, ничего не сказала в ответ. Шорин сам обо всем догадывался. Никто никуда меня не отпускал.

— Понимаешь ли ты, куда лезешь? Ясно ли тебе, что происходит? — Он кивнул головой в сторону дороги, по которой двигался нескончаемый поток людей. Скрипели колеса телег, нагруженных домашним скарбом. Ревели некормленые буренки. На лицах беженцев были усталость и растерянность. Они понуро брели под дождем.

Все выглядело так уныло! У меня запершило в горле. Я боялась разреветься и держалась, как могла.

Между тем командир молча стоял у окна, постукивая пальцами по стеклу и ожидая, видимо, когда я раскисну и попрошусь отправить меня к маме. Он был зорким человеком. Он видел, что во мне идет внутренняя борьба, лихорадочно взвешиваются все «за» и «против». Однако я выстояла. Перед моими глазами на какое-то мгновение снова возникла картина курсантской клятвы. Все стало на свое место. Майор повернулся ко мне.

— Ладно, Царева, беру. Но если пустишь слезу…

После маленькой паузы, он скороговоркой распорядился:

— Отправляйтесь в санчасть в распоряжение Найвельта.

Мне не надо было объяснять, кто такой Найвельт. Этого человека я отлично знала. Именно у старшего военфельдшера Найвельта довелось мне год назад учиться на курсах сандружинниц.

Не медля ни минуты я побежала в санчасть.

Абрам Давыдович встретил меня как старую знакомую. Он ничуть не удивился моему появлению.

— Вот что, Царева, — сказал он, — идите в роты и проверьте обеспеченность личного состава индивидуальными пакетами.

Так я получила свое первое фронтовое задание.

ВЫСТРЕЛЫ С КОЛОКОЛЬНИ

Прямоугольники курсантских рот построены по тревоге на плацу Красносельского лагеря. Перед ними стоит майор Шорин. Он прям, подтянут, как всегда. Ладно пригнанная гимнастерка с зелеными петлицами и красивыми нарукавными шевронами туго опоясана ремнем. Зеленая фуражка надета лихо, по-кавалерийски. Тем не менее, мы видим, что командир чем-то взволнован. Не ожидая окончания рапортов, он обращается ко всем курсантам с речью, которая звучит как приказ.

— Не скрою от вас, товарищи: положение исключительно сложное. Нам доверено ответственное задание. Как и соседние части, мы должны оборонять свой участок до последнего вздоха. Противник рвется к Ленинграду. — И уже тише Николай Александрович добавляет: — Наши передовые части пока что отступают…

Взяв себя в руки, комбат снова, что называется, железным голосом продолжает:

— Командование фронта доверяет вам и надеется именно на вас, курсанты. Других резервов у командования пока нет. Ответственность на нас легла большая. Действовать будем по обстановке. Выступаем немедленно. На погрузку отводится полчаса…

Комбат поставил конкретные задачи ротам. Тем временем на плац вышла колонна автомашин. Как и другие подразделения, санчасть с помощью курсантов начала погрузку. Старший военфельдшер Найвельт то и дело кричал:

— Осторожно — медикаменты!.. Осторожно — посуда!.. Осторожно — стекло!..

Курсанты мгновенно подхватили интонацию Найвельта и с напускной серьезностью, подавая в машину груз, покрикивали:

— Осторожно — ведро!.. Осторожно — швабра!..

Они дурачились совсем по-детски. Но на душе у каждого было, конечно же, тревожно. Погрузив все имущество, курсанты схватили меня в охапку и с криком «Осторожно — главврач!» водворили в кузов. Я смеялась, но мне было не по себе.

Чувствовалось, что Абрам Давыдович тоже нервничал. На прощание он махнул мне рукой:

— Ты осторожно там, Вера!..

Несколько щемящих минут расставания, и мы отправились. Ехали быстро. К месту назначения, на Кингисеппское шоссе, прибыли на рассвете. Вдоль магистрали красовался густой лес. Деревня, в которой мы остановились, была такой мирной, спокойной! Я сразу включилась в работу по оборудованию медпункта, а когда часа три спустя вышла подышать свежим воздухом, замерла на месте от удивления.

Не было идиллии дремлющей деревни. Все вокруг двигалось, пылило, шумело. Появились какие-то незнакомые люди. Усталые, злые, небритые, в грязных шинелях. Одни с оружием, другие без оружия.

Мне, привыкшей видеть курсантскую подтянутость и аккуратность, была неприятна эта странная картина.

По дороге шли повозки, автомашины и даже пушки на прицепах. Все они держали путь, увы, не навстречу врагу, а в обратную сторону.

Я недоумевала. Как же это? Неужели так силен и страшен враг? Неужели нет силы, которая могла бы задержать и обуздать захватчиков?