Все могут короли?! - [26]

Она и состоялась, и очень скоро мы были закадычными друзьями. Третьим собутыльником был веселый и разбитной парень неизвестного происхождения, знавший в Торсанне такие тайные питейные и игорные заведения, о которых не подозревали даже маги. Поэтому мое задание продлили, и теперь я следил уже за двумя приятелями.

Но как ни подстраховывался, опередить подготовленные заранее события не успел.

Нас умыкнули вместе с каретой, в которой переезжал из заведения в заведение мой новый приятель, и доставили в одну из камер тогда еще открытой старинной крипты.

Вот тогда я и убедился на своей шкуре, как права была магиня, говоря, что не стоит совать руки в пасть бешеным собакам. Вместе с нами в камеру случайно попал один из постоянных собутыльников моего клиента, шумливый и напыщенный отпрыск одного из старинных родов. Во всех проделках и сварах он всегда был зачинщиком, никому не уступал ни дороги, ни первого слова.

И едва придя в себя после действия неизвестного снадобья, которым нас обрызгали через кучерское окошко кареты, смутьян начал тарабанить в дверь и орать оскорбления и угрозы. Напрасно я попытался его уговорить, ничего, кроме упрека в трусости, не получил.

Через некоторое время бандитам надоели его вопли и трое громил вытащили крикуна из камеры. Его вернули очень скоро, но ни кричать, ни тарабанить в дверь сноб уже не мог. Потому что ни рук, ни языка у него больше не было. Задире вообще очень повезло, что маги, следившие за мной с помощью маячка, добрались до тайного убежища бандитов очень расторопно. По словам лекарей ковена, калека не выжил бы после такой кровопотери, несмотря на то, что мы сумели перетянуть обрывками рубах страшные раны.

Поэтому и я не буду сейчас ничего спрашивать и не стану ни в чем никого упрекать, а изо всех сил постараюсь изобразить несчастного и раскаявшегося узника. Хотя и очень хотел бы узнать, в чем таком страшном меня обвиняют, что несмотря на раны заковали в кандалы.

Впрочем, насколько я помню, ни в Гассии, ни в Шладберне никого не казнят без суда, поэтому мое желание должно непременно исполниться.

Следующие сутки стали для меня тяжким испытанием.

А началось все с того, что я не смог даже слезть с телеги, когда наш отряд, наконец, остановился на привал. И дело было вовсе не в цепи, которую отмотали на несколько локтей, чтоб я смог зайти за ближайший кустик. С одной ногой и израненными руками я никак не мог перебраться через борт, и тогда один из стражников, нетерпеливо дернул за цепь.

Пришел в себя я уже на земле, от холода льющейся на голову воды. И под едкие насмешки и хохот стражников кое-как, цепляясь за телегу, сумел подняться на одну ногу и допрыгать до кустов. Краем глаза я наблюдал за реакцией лорда на мои мучения но не заметил никакого участия. И это больно резануло по сердцу.

Разумеется, я допускал, что все это необходимая часть его плана по проникновению в Шладберн, и ради успеха согласен был вытерпеть еще и не такое. Но он мог бы хоть взглядом, хоть кивком дать мне понять, что это именно спектакль для посторонних, а не страшная действительность?

Вернувшись в телегу, я намеренно не стал ни есть, ни пить, твердо помня, что два-три дня человек вполне может обойтись и без этого, и к ночи впал в полусон-полуобморок, где так приятно отступает нудная боль и не волнуют никакие в мире проблемы.

Кроме одной, - Ортензия. Я обещал ей вернуться и я вернусь, во что бы то ни стало. Потому что просто не могу себе представить ее горестно сжатые губы и наполненные слезами глаза. Она слишком много натерпелась в своей жизни и не заслуживает такого удара.

Вечером отряд остановился на ночлег то ли в деревушке, то ли на хуторе, меня это не волновало. Все куда-то ушли, неразговорчивый возница выпряг лошадок и увел в загон, не обращая внимания на меня. А я и не протестовал, после бесконечной тряски измученное болью тело просило хоть немного покоя. Однако зря я надеялся, что про меня просто забыли. Вскоре притопала рослая, толстая бабища и, откинув ряднушку, которой воровски прикрыл меня Ивар, несколько мгновений подозрительно изучала мою ногу. И вдруг разразилась такой громогласной руганью, что откуда-то сразу набежала целая толпа народа. С Раммом во главе.

Я не очень хорошо понимаю гасские диалекты, хотя на официальном языке разговариваю вполне сносно. И потому уяснил смысл далеко не всех звучных ругательств, которыми она осыпала тупоголовых идиотов, додумавшихся запереть кандалы на поврежденной ноге. Да плевать ей, что он преступник, умный человек вообще не стал бы заковывать бедолагу, который без чужой помощи и трех шагов не пройдет. Это только ублюдок, не знавший молока матери такое зверство мог придумать. Хоть бы смекнул своей пустой головой, куда калеке бежать по непроходимым болотам без лошади и припасов?

Почудилось мне, или на лице Рамма, за которым я наблюдал сквозь полуопущенные ресницы, действительно мелькнуло чувство стыда?

Неважно. Зато через несколько минут откуда-то пришел кузнец, больше никем такие здоровяки с черными от копоти пальцами не бывают, и тоже начал ругаться. Потому что снять ножные браслеты, не повредив вздувшуюся вокруг кожу, он не мог. Они со знахаркой спешно посовещались, и наконец, решили, как будут действовать.