Все могло быть иначе: альтернативы в истории России - [33]

.

«Почему не удались в России за три столетия «догоняющего развития», прошедшие со времен Петра Великого, все проводимые «сверху» крупные социальные реформы? В силу чего не дали исторически обнадеживающего результата произошедшие в XX веке в России три народные революции?» — вопрошают Е. Плимак и И. Пантин в своей работе «Драма российских реформ и революций»[92]. Одну из основных причин неудачи российских реформ эти авторы выводят через сравнительный анализ преобразований на Западе и в России. «Российская телега» и «европейский паровичок» — такими определениями характеризуются темпы буржуазного развития стран Европы и отечественной империи. Трудно не согласиться с тезисом о том, что под приобщением той или иной страны к цивилизации имеется в виду ее буржуазное преобразование и экономически, и политически. Что же касается России, то здесь нетрудно заметить факт политического консерватизма. Самодержавие, прибегая к тем или иным реформам, всегда преследовало свои цели — укрепление абсолютистской власти и недопущение всякого инакомыслия относительно политического переустройства. Но был ли иной сценарий модернизации?

Каждый историк, говоря о модернизациях в России, выделит некие их общие черты:

— все они были запоздалыми, поэтому проводились в ускоренной форме;

— все осуществлялись через политическое принуждение, с материально-ресурсной и человеческой расточительностью (после реформ Ивана Грозного и Петра Великого население России уменьшалось на одну пятую);

— основной риск ускоренных модернизаций состоял в том, что все они срывались либо в контрреформу (в форме реакции), либо — в революцию (в облике смуты); при этом движущими силами реакций и революций неизменно выступали неконкурентные группы населения;

— главным (часто — единственным) субъектом российских модернизаций являлось политическое руководство страны;

— в качестве правительственных инструментов модернизаций использовались политические элиты;

— социальная база модернизаций неизменно оставалась узкой (петровский придворный экономист Посошков писал: «Один царь тянет в гору, а миллионы — под гору»);

— все модернизации осуществлялись в мобилизационном варианте[93].

Но конструирование этих черт отнюдь не означает, что преобразования могли идти только в определенном, как бы заранее заданном русле.

Взгляд на историю как цепь вероятностных событий, где переход от одного звена к другому происходит в результате сознательного или случайного выбора, выделение в реальной истории событий разной степени вероятности позволяет лучше понять глубину реформ и степень их воздействия на последующее развитие общества.

Оценка благоприятности исхода сценариев по разным критериям позволяет во многом уточнить и даже изменить наши знания о значении многих исторических событий. Историк И. Павловский, к примеру, ставит вопросы, касающиеся реформ Петра, и вопрошает — а была ли альтернатива?

«Нужны ли были реформы Петра I, собственно, Петр ли изменил путь нашей истории или это уже было сделано до него, единственно ли возможным был путь его реформ или все-таки были иные варианты? Без обсуждения этих вопросов говорить о возможных путях развития нашей страны в XVIII веке безрезультатно. И даже в политике история России того времени была не просто болтанием между Сциллой самодержавия и Харибдой либерализации. На мой взгляд, приписываемая нашей политической истории альтернатива — пойти наконец западным путем или продолжать упрямиться и сопротивляться либерализации России — слишком уж примитивна. Если говорить о путях развития страны в послепетровскую эпоху, то в этом случае выбор, по моему мнению, может стоять не столько между продолжением имперской политики и либерализацией страны, сколько между реформами в политике — как внутренней, так и внешней»[94].

Можно назвать, наверное, немало возможных сценариев развития реформ и модернизации в России.

Так, в романе «Гравилет «Цесаревич» В. Рыбакова романовская империя процветает благодаря тому, что Великие Реформы Александра II увенчались успехом. Этот роман — как бы грезы об идеальном обществе, свободном от политических и социальных конфликтов, существующем в параллельном исторической реальности мире. Здесь, в Российской империи 1997 г., власть мудра и гуманна, насилие почти изжито, и даже коммунисты здесь — поскольку в «ирреальности» Рыбакова они давно уже отказались от вульгарной идеи обобществления собственности и поднялись к идее обобществления интересов — уже не политическая партия, а «конфессия» во главе с «Патриархом коммунистов», идеалистом и мечтателем. Этот мир по сравнению с миром реальным не что иное, как «рай», о чем прямо и недвусмысленно говорит сам В. Рыбаков устами одного из персонажей романа.

Но всякая альтернатива будет неизбежно наталкиваться на существующие политические, экономические обстоятельства и социокультурные особенности общества, на обширные «пласты традиционализма». Выявление возможных альтернатив модернизации неизбежно приводит к выводу, что различные сценарии будут заканчиваться одним и тем же — возвратом к той действительности, которая сложилась в России в ходе реализованной модернизации.