Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 - [104]

Мы принесли котенка домой и устроили ему жилище из чистой коробки, в которую мама положила несколько старых футболок. Мы дали малышу теплого молока и почему-то – потом мы сами не могли вспомнить почему – назвали его Такером.

Джордж, старая и сварливая бабушкина такса, пришел посмотреть, что это за маленькое пищащее существо поселилось в его доме. Родные рассказывали мне, что, когда Джордж был щенком, он отличался добрым нравом. Но теперь он постарел, рычал на меня и маму и едва терпел бабушку.

Во времена моего детства всегда в нашем доме было множество спасенных собак и кошек, мышей, песчанок, ящериц и даже лабораторных крыс.

Сердитый Джордж посмотрел на крохотного пищащего Такера и лег рядом с ним. Такер перестал мяукать. Через минуту он начал тихонько, по-котеночьи мурлыкать. В этот момент старый и вредный Джордж стал Такеру мамой. В следующие несколько недель он не отходил от Такера, и котенок не умер.

Когда Такер подрос, он хвостом ходил за мной по дому и каждый день встречал меня, когда я приходил из школы. Словно младший брат, которого у меня никогда не было.

* * *

В детстве я знал только одну вегетарианку, девочку из школы, и мне казалось, что ее убеждения абсурдны. Однажды я поспорил с ней о вегетарианстве, и она спросила:

– Если ты любишь животных, почему ты ешь их?

Мне было нечего ответить, но сам вопрос, казалось, не имел смысла. Все ели животных. Насколько я знал, все всегда ели животных. Употребление животных в пищу было вплетено в саму ткань человечества, словно машины или телевидение. Так что, хоть я и любил животных сильнее, чем многие люди, я продолжал их есть.

* * *

После того, как я бросил университет, Такер понял: что-то не так – и пытался по мере своих сил заботиться обо мне. Но даже под его надзором в первый месяц после ухода из колледжа я чувствовал себя ужасно. Панические атаки начинались с самого пробуждения, и тревожность уходила только после того, как я выпью пива или водки. Все мои друзья разъехались по колледжам, и мне не с кем было общаться. К тому же страхи становились все сильнее и не давали искать работу.

Почти каждый день после завтрака я брал «Walkman» с кассетой Joy Division или Echo & the Bunnymen и на старом десятискоростном «Schwinn» ехал на пляж или в местный парк. Там я садился на скамейку и пытался вести дневник, думая о том, ослабнет ли паника хоть чуть-чуть. Но дни шли, а она по-прежнему терзала мой мозг, царапая его своими ужасными когтями.

Я нашел бар в Порт-Честере, штат Нью-Йорк, под названием «Beat». Он находился в двадцати минутах от маминого дома, и я начал большую часть вечеров проводить там. Это был дешевый бар, им управляли два местных художника. А еще это было единственное место в округе, где диджеи ставили «новую волну» и панк-рок. В этом баре я завел нескольких друзей, которые не учились в колледже по различным неблагополучным причинам.

Аллард, канадец, похожий на Иэна МакКаллоха[206], жил с родителями в Новом Канаане. Его выгнали из художественной школы за то, что он рисовал уши на стенах. «У стен есть уши! – сказал он мне, когда мы познакомились. – Понял?» Мелисса была девятнадцатилетней бас-гитаристкой «новой волны». Волосы она красила в нежно-голубой цвет. Она бросила Хэмпширский колледж, жила в Гринвиче и ухаживала за больной матерью. Брок, высокий торчок из Стамфорда, бросил Бостонский колледж ради великой цели – стать ударником.

В «Beat» я подружился еще с несколькими одинокими пригородными неудачниками, но Аллард, Мелисса и Брок стали моими самыми близкими друзьями. Поскольку Мелисса играла на басу, Брок – на ударных, а Аллард был похож на Иэна МакКаллоха, мы организовали группу. Все мы были одержимы грустной, полной жалости к себе музыкой, рожденной на севере Соединенного Королевства, и, хоть и были подростками из Коннектикута, прилагали все усилия, чтобы выглядеть и звучать как Smiths и Aztec Camera.

Страхи становились все сильнее и не давали искать работу.

Дружба и игра на гитаре в группе помогли мне ослабить путы тревожности. К началу лета я смог начать поиск работы. Я искал интересные предложения на страницах «Стамфордского адвоката», где публиковали объявления о поиске сотрудников. И однажды прочел: «Магазин искусств и ремесел ищет продавца на неполный рабочий день, креативность приветствуется». Я заполнил заявление, прошел собеседование, занявшее всего несколько минут, и был принят на работу в салон «Чудо глины» в торговом центре в Стамфорде – с оплатой 3,25 долларов в час.

Владел магазином Джимми, старый хиппи, который, казалось, был еще тревожнее меня – в основном из-за того, что в магазин никто не ходил. Был 1984 год, люди ходили в торговые центры за яркой одеждой, делавшей их похожими на Молли Рингуолд или Эдди Мерфи. Покупателям нужны были футболки с изображением Мадонны, а не пыльные традиционные барабаны из Руанды и вырезанные вручную шахматы из Эквадора. Джимми платил мне наличными, и я работал три дня в неделю, сметая пыль с рукотворных вещиц из Южной Америки и Африки, которые никто не хотел покупать.

Однажды Мелисса и Аллард пришли в торговый центр пообедать со мной в «Sbarro», в ресторанном дворике. Я заказал пиццу с колбасками и пеперони, а они – пиццу с перцем и луком.