Все кончено - [5]

Любовница (больше не хочет этого слушать). Нет! Я же сказала: простите. Зачем… обсуждать это дальше? (Мягко.) Простите меня.

Друг (говорит это Любовнице, но обращается к Врачу и к остальным). Обычай дома. Так оно повелось издавна. «Ты кончаешь тем, с чего начал».

Жена (тихо, со сдавленным смехом). О господи! Какой я была девочкой, когда он пришел ко мне.

Любовница (после паузы). Обычай дома? Какого же дома?

Друг (настойчиво, но дружелюбно). Неважно какого. Его дома, дома, который он несет на своих плечах или в своем сердце.

Любовница (мягко заявляя свои права, слегка растерянно). По-моему, уж я-то могла бы знать: ведь я так… настолько полно вошла во все.

Жена (Лучшему другу). Это тоже записано у тебя в документах?.. В твоих драгоценных бумагах? Что мы все кончаем тем, с чего начали? Или если не все, то по крайней мере он?

Друг (со спокойной улыбкой). Нет.

Жена. Я так и думала. Ведь доктор Дей, который помогал ему появиться на свет… войти в наш прекрасный мир… утонул… ну, на этом корабле, что столкнулся с айсбергом… Или это была немецкая подводная лодка?.. Нет, кажется, айсберг.

Сын. «Титаник».

Жена. Благодарю.

Сиделка. Дей не утонул.

Жена и Друг (почти одновременно). Не утонул?

Сиделка (Врачу). Вы разрешите?

Тот кивает.

Дей умер той же смертью, что и все мы умрем. Просто в один прекрасный день он осознал, что у него печет в груди и почки отказывают, и внезапно понял, что все это тянется уже давно. И есть какая-то конкретная причина, только вот какая? Съел тогда лишний кусок, этот салат, или его прохватило холодным ветром с вершины… С какой? Вот это-то мы и пытаемся понять всю жизнь… Словом, он обнаружил ту единственную причину, которую все мы рождены найти, но так никогда и не находим. (Пауза.) Он обнаружил своего убийцу. Поглядел на него и сказал: «Я этого не потерплю». (Пауза.) Ну и, конечно, купил билет на «Титаник».

Сын (рассеянно). Гм… Я так и думал.

Любовница (догадывается о чем-то). Да, конечно.

Сиделка (более легким тоном). Что-нибудь в этом духе. Ведь если у вас рак, и вы к тому же настоящий медик и можете оценить свои шансы, и боль… что вам еще остается, как не купить себе место на корабле, который должен столкнуться с айсбергом и затонуть?

Сын (озадаченно). Так, значит, он не погиб на «Титанике»?

Сиделка. Нет. Он отправился в штат Мэн, в свой охотничий домик, и удил там рыбу… с неделю. Потом он покончил с собой.

Жена. А история с кораблем…

Сиделка. …была выдумана. Пущена женой с одобрения любовницы, благо «Титаник» в это же время действительно затонул. Тогда, конечно, никто в нее не поверил. Некрологи были написаны честно. Тогда это был только эвфемизм, ну а со временем стало считаться правдой.

Жена. Бедная женщина.

Любовница. Бедные женщины.

Жена. Я и не знала, что у него была любовница. А кто же была его любовница?

Сиделка (небрежно). Я.

Жена. Господи! Но ведь вы… немолоды, не так ли?

Сиделка. Да. Очень немолода.

Жена (после короткой паузы). Вот уж не думала. Мы так… привыкли к вам. Я не верю ни слову из того, что вы нам рассказали.

Сиделка (пожимает плечами). Мне все равно. (Возвращается к своему месту у постели.)

Пауза.

Врач. Видите ли…

Любовница (с досадой). Вечно вы это говорите!

Жена (неуверенно, но с интересом). Разве?

Врач. Видите ли, я свое отработал, с избытком, по тюрьмам, когда был молодым. Сразу после ординатуры; я хотел помогать людям.

Жена. Мы об этом ничего не знали.

Любовница. Ничего.

Врач. Не знали? (Усмехаясь, пожимает плечами.) Это было давно — еще до того, как мы обратились к Новому завету, или, скорее, к нашему толкованию Нового завета. Тогда за убийство полагалась смерть — быстрая, хоть, правда, и не благопристойная. Впрочем, что говорить о благопристойности, если потом людей стали сжигать живьем — и это считалось благопристойным. Мы все тогда были ветхозаветными евреями и все еще остаемся ими, нас двести миллионов, но считая детей, ибо мы все еще верим в то, чему уже давно не следуем… Да, быстрая смерть… если… если правосудие было к ним милосердно, ибо этим и отличаемся мы, служители медицины, от судей — мы не торопимся. Но я был с ними, при них; помогал им получить в последний раз то, что им хотелось. Я по своей воле приходил к ним, а они сидели поодиночке в камерах смертников; некоторые в последние недели обращались к богу, или отдавались во власть страха, или впадали в оцепенение. Некоторые, но не все…

Жена (снова о своем). Какой я была девочкой, когда он ко мне пришел.

Врач. Видите ли…

Жена. Видите ли? (С коротким смешком.) Никто не слушает.

Врач. Мне… восемьдесят шесть лет… а это, как заявил мне мой внук… или это был мой внучатый племянник? Я их всех путаю. (Доверительно.) Все они на одно лицо — и у всех длинные волосы, словно парики… так мне, признаться, кажется, хоть я и знаю, что это неверно… (не без вожделения)… длинные, красивые, до самых плеч… А на концах загибаются… светлые волосы… словно у рыцарей. Так вот, они как-то сказали… вернее, один из них сказал… (Негромко, но с ударением.) «Восемьдесят шесть! Значит, каюк!» Конечно, я знал, что это означает, но не подал виду, а только спросил, о чем это они. «Восемьдесят шесть — и каюк!» Разве я… И вдруг я понял. Я понял, что мне хочется прижаться к этим светлым волосам губами…