Все - иллюзия - [60]

лежать за пределами этой явной теории о Клариссе. Отметьте, что я не отношусь к этому совсем уж серьезно. Но и не хочу при этом оставлять висящие концы. Я имею в виду это ее очарование. Кажется, оно очень ясно указывает — в аллегории, — на существование homo superior здесь и сейчас, прямо среди нас.

— Суперменов? — эхом отозвался Лессинг, с явным усилием сосредоточился, сел еще прямее и глянул на Дайка хмурым, задумчивым взглядом. — Может быть. А может... Лейтенант, вы когда-либо читали Кейбелла[19]? В какой-то книге у него есть образ высшей расы, которая соприкасается с нашей лишь одним... одной гранью. Он использует аналогию из геометрии и предполагает, что другая раса может быть представлена кубами, которые выглядят квадратами на плоской геометрической поверхности нашего мира, хотя в собственном мире у них есть кубический объем, совершенно для нас непостижимый. — Лессинг еще сильнее нахмурился и замолчал.

— Возможно, что-то такое, — кивнул Дайк. — Обитатели из четвертого измерения, временно переместившиеся в наш мир для какой-то цели. — Он потянул себя за нижнюю губу, затем повторил: — Для какой-то цели. Это оскорбительно. Я даже рад, что мне это не кажется истиной. Даже академические размышления об этом весьма запутанные. Homo superior, внедряющие своих детей к нам, чтобы... чтобы им было с кем играть. — Он рассмеялся. — Убирайтесь, дети! Интересно, а понимаете ли вы, к чему я клоню? Я и сам не совсем понимаю. Слишком уж все неопределенно. Человек даже моего ума весьма ограничен. Я скован устоявшимися антропоморфическими взглядами, и эти привычные рамки мешают мне. Нам необходимо все время чувствовать себя важными. Это психологический трюизм. Вот почему Мефистофель, как всегда полагали, заинтересован в покупке человеческих душ? На самом ведь деле они вовсе ему не нужны — неосязаемые, нематериальные, совершенно бесполезные для демона с демоническими силами.

— Причем тут демоны?

— Ни при чем. Это я для примера. Homo superior были бы иной расой без всяких точек прикосновения с обычными людьми — с нами, — во взрослом состоянии. Литературным демонам всегда придают человеческие эмоции и черты. Из-за чего? Из-за путаницы в нашем мышлении. В них было бы не больше человечности, чем в суперменах. Орудие! — с нажимом сказал Дайк и уставился в пустоту.

— Орудие? — повторил Лессинг.

— Этот... весь этот мир. — Он сделал широкий жест рукой. — Что, черт побери, мы знаем об этом? Мы делаем ускорители ядерных частиц и микроскопы. И многие другие вещи. Детские забавы, игрушки. Мой сын может пользоваться микроскопом и рассматривать жучков в речной воде. Врач может взять тот же микроскоп, красители, и увидеть микробы, и что-то сделать с ними. Это — зрелость. Весь этот мир, все вокруг нас может быть просто орудиями, инструментами, которыми мы пользуемся, как дети. А высшая раса...

— А разве по определению она не будет высшей — недоступной нашему пониманию? — вставил Лессинг.

— В целом — да. Дети не могут полностью понять взрослых. Но дети могут более-менее понять других детей, стоящих на том же уровне или, по крайней мере, имеющих общий знаменатель. Супермен должен сначала вырасти. Он не сразу рождается взрослым. Обозначим взрослого человека, например, как х. Взрослого супермена — ху. Тогда суперребенок — неразвитый, незрелый, — будет ху/у. Иными словами, эквивалентом зрелого экземпляра Гомо сапиенса. Сапиенс достигает старости и умирает» Супер становится взрослым, истинным суперменом. И этот взрослый...

Какое-то время они оба молчали.

— Они могут немного ущемить нас, пока заботятся о своих детях, — сказал, наконец, Дайк. — Могут, например, стереть воспоминания у тех, кто слишком близко подошел к открытию их существования, как, возможно, и вы. Помните Чарльза Форта[20]? Таинственные исчезновения, светящиеся шары, космические корабли, дьяволы из Джерси?.. Все это второстепенные вопросы, всего лишь следствия. Все дело в том, что супердети могут жить среди нас, прямо здесь и сейчас, и никто их ни в чем не заподозрит. Они бы казались нам обычными взрослыми. Или не совсем обычными — но могли быть приняты определенные меры предосторожности. — Он снова замолчал, катая карандаш по столу. — Конечно, все это невообразимо, — наконец, продолжал он. — Одна лишь голая теория. У меня есть гораздо более вероятное объяснение, хотя я уже предупреждал, что вам оно не понравится.

— Какое же? — слабо улыбнулся Лессинг.

— Помните лихорадку Клариссы?

— Конечно. После этого все пошло более открыто. Я подумал, что, возможно, в бреду она увидела то, что ей не позволялось видеть в обычном состоянии. Казалось, лихорадка была необходимой. Но, конечно...

— Погодите, — перебил его Дайк. — Вероятно, вы должны знать, что вы могли начать составлять мозаику не с того конца. Оглянемся теперь назад. Вас застиг ливень, и после него Кларисса заболела и была в бреду, правильно? И после этого все начало становится все более и более странным. Лессинг, а вам когда-нибудь приходило в голову, что под ливень попали вы оба. А вы совершенно уверены, что это не у вас самого было бредовое состояние?