Все или ничего - [16]

Сто тридцать восемь лет назад, в 1852 году, в Америку из Ирландии приплыл другой Майк Килкуллен, прапрадед Джез, целеустремленный, трудолюбивый, ничем не обремененный молодой парень со скромными сбережениями. Как и многие, он слышал, что в Калифорнии нашли золото, но в отличие от многих оказался проницательным. Майк Килкуллен понял, что имеет больше шансов нажить состояние, продавая одержимым золотой лихорадкой старателям оборудование и строительные материалы, чем разделяя с ними все трудности и невзгоды в поисках призрачного богатства. Через двенадцать лет он уже скопил достаточно денег, чтобы двинуться к югу, о котором давно мечтал.

С тех пор как, почувствовав возможности, таящиеся в Соединенных Штатах, ирландец покинул родной остров, неуемное желание иметь собственную землю никогда его не покидало, год от года становясь все настойчивее и сильнее. 1863 и 1864 годы, о которых вспоминают как о годах Великой Засухи, стали трагедией для скотоводов Калифорнии: жара погубила почти все ранчо. Цены на землю упали до смешного низко, и Майк Килкуллен в числе немногих не упустил представившуюся возможность и, заплатив пятнадцать тысяч золотом, купил ранчо площадью примерно в шестьдесят четыре тысячи акров под названием Монтана – де-ла-Луна – Лунная гора, принадлежавшее семье дона Антонио Пабло Валенсия. Когда-то процветающая и хлебосольная, а теперь обедневшая семья Валенсия владела этой землей и жила на ней почти как в те феодальные времена, когда еще в 1788 году уроженец Андалузии Теодосио Мария Валенсия, ветеран первой испанской экспедиции, впервые вступившей на этот берег, который позже стал называться Калифорнией, получил от испанской короны земельный надел в качестве фанта.

В то время продавалось много других ранчо, но Майк Килкуллен влюбился в единственную дочь дона Антонио Хуаниту Изабеллу, ставшую, если бы ее отец не был вынужден продать ранчо, его законной наследницей. Джез назвали Хуанитой Изабеллой в честь донны Хуаниты Изабеллы Валенсия Килкуллен, приходившейся ей прапрабабкой, хотя, кроме отца, ее так никто не называл.

Чем больше сокращалось расстояние, отделявшее Джез от дома, тем сильнее становилось радостное возбуждение, вдруг так неожиданно охватившее ее, и, проехав залив, она свернула с основного шоссе и помчалась по более узкой дороге, проклиная ограничение скорости, не позволявшее ехать быстрее 90 километров в час. Вскоре она оказалась на совсем узких местных дорогах, когда-то построенных предыдущими поколениями Килкулленов, но, увы, дорожную полицию округа Оранж история не интересовала. Джез не могла заставить себя расстаться со своим старым «Тандербердом», несмотря на то, что тот постоянно привлекал к себе нежелательное внимание со стороны стражей закона и порядка. Может, что-то отчаянно-лихое было в этой модели? Кто знает?

Проехав еще несколько километров по дороге, ведущей вдоль обнесенных забором владений, Джез свернула в массивные открытые ворота – основной въезд на территорию ранчо, и последние восемь километров частного подъездного пути она промчалась на самой высокой скорости, на которую был способен ее любимый автомобиль. Эта дорога к гасиенде представляла собой широкий естественный коридор, обсаженный двумя рядами вековых фиговых деревьев, родиной которых когда-то была далекая Новая Зеландия. В каждом ряду красовалось по десять деревьев, настолько огромных, что казалось, они появились здесь еще в доисторические времена. Это были поистине необъятные гиганты – более девяти метров в диаметре, с темно-оливковыми листьями, их ветки так разрослись и переплелись между собой, что образовали зеленый свод, как бы закрывающий от солнца дорогу, ведущую прямо к главному входу.

Поместье служило домом семье Килкуллен более ста двадцати лет и до сих пор оставалось самой крупной и прекрасно ухоженной постройкой из известнякового кирпича среди всех сохранившихся в Калифорнии до наших дней заметных построек подобного типа; его по-прежнему называли гасиенда «Валенсия», и в нем, как и прежде, присутствовал исконный дух настоящих испанских фермеров-скотоводов – ранчерос. Гасиенда представляла собой одноэтажное здание в тридцать пять комнат, сложенное из светлого известнякового кирпича, с фасадом, простые, четкие пропорции которого радовали глаз. Сзади под прямым углом к основному дому вплотную примыкали еще два крыла, разделенные между собой просторным внутренним двором с фонтаном посередине. Гасиенда была крыта одной крышей из красной, потемневшей от времени черепицы; все основные комнаты выходили на просторные крытые веранды, обращенные во внутренний двор с пышными цветочными клумбами, над которым уходил ввысь вечный купол, усеянный светилами, совершающими свой неизменный ход. Гасиенда всегда была и сейчас оставалась скорее родовым поместьем, замком, нежели просто ранчо.

Десять акров славившихся по всей округе садов окружали гасиенду. Изначально посаженные женами семьи Валенсия, они впоследствии приумножались, становясь еще более красивыми, ухоженные трудолюбивыми руками жен Килкулленов – первые две из них также родились в семьях ранчерос. За садами шли посадки деревьев, которые скрывали располагавшиеся неподалеку амбары, конюшни и другие хозяйственные постройки. Казалось, что рабочая территория ранчо находится где-то в другом мире и не имеет никакого отношения к этому зеленому оазису, в котором обсаженные кипарисами извилистые дорожки уводили в несколько уединенных уголков – в замкнутый мир, где взору вдруг открывались небольшие фонтаны со ступенями, обсаженными гераниевыми кустами, которые разрослись так буйно, что почти скрывали старинную ограду из терракотового камня.