Всё и вся. Рассказы Вельзевула своему внуку - [3]

И ничто не задерживалось, как совсем недавно мне стало ясно, не по моей вине и не по вине моих бывших уважаемых и неуважаемых учителей, а все эти труды пропали зря вследствие одного неожиданного и совершенно исключительного события, которое произошло в момент моего появления на Божьей Земле и которое состояло в том – как объяснил мне, после весьма длительного так называемого «психо-физико-астрологического» исследования, один хорошо известный в Европе оккультист, – что в тот момент через пробитую нашей сумасшедшей хромой козой дыру в оконном стекле проникали звуковые вибрации, возникавшие в соседском доме от фонографа Эдиссона, а у повивальной бабки во рту была таблетка, пропитанная кокаином германского производства, и притом не «эрзацем», и она сосала эту таблетку под эти звуки без надлежащего удовольствия.

Мое теперешнее положение возникло не только из-за этого события, редкого в повседневной жизни людей, но также потому, что в дальнейшем, в своей подготовительной и зрелой жизни – как, должен признаться, я сам догадался после долгих размышлений по методу немецкого профессора, герра Штумпзиншмаузера – я всегда, как инстинктивно, так и механически, а иногда даже сознательно, то есть принципиально, избегал пользоваться этим языком для общения с другими. И из-за такого пустяка, а может быть и не пустяка, я проявлял себя так опять-таки благодаря трем данным, сформировавшимся в моем составе в течение моего подготовительного возраста, о каковых данных я намереваюсь сообщить вам немного позже и в этой же первой главе своих писаний.

Как бы то ни было, все же действительным фактом, освещенным со всех сторон подобно американской рекламе, и фактом, который не могут изменить никакие силы, даже обладающие познаниями специалистов по «мартышкиному труду», является то, что, хотя я, которого очень многие люди недавно считали довольно хорошим учителем храмовых танцев, теперь вот стал профессиональным писателем и, конечно, напишу очень много – так как с детства мне было свойственно, когда «я делаю что-нибудь, делать этого много», – тем не менее, не имея, как вы видите, необходимой для этого автоматически приобретенной и автоматически проявляемой привычки, я буду вынужден писать все, что обдумал, на обычном, простом, повседневном, сложившемся в жизни языке, без всяких литературных ухищрений и без всяких «грамматических мудрствований».

Но горшок еще не полон!.. Ибо я еще не решил самый главный вопрос – на каком языке писать.

Хотя я начал писать по-русски, однако, как сказал бы мудрейший из мудрых, мулла Наср-эддин, на этом языке далеко не уедешь.

(Мулла Наср-эддин, или, как его также называют, ходжа Наср-эддин, кажется, мало известен в Европе и Америке, но его хорошо знают во всех странах азиатского континента, этот легендарный персонаж соответствует американскому дяде Сэму или немецкому Тилю Уленшпигелю. Этому Наср-эддину приписывались и еще приписываются многочисленные популярные на Востоке истории, схожие с мудрыми изречениями, некоторые старинные, иные возникли недавно.)

Русский язык, этого нельзя отрицать, очень хорош. Мне он даже нравиться, но… только для того чтобы обмениваться анекдотами и пользоваться им, когда нужно проехаться по чьей-нибудь родословной.

Русский язык похож на английский, который тоже очень хорош, но только для того чтобы, развалившись в кресле и вытянув ноги на другое кресло, рассуждать в «курительных комнатах» на тему об австралийском мороженом мясе или, иногда об индийском вопросе.

Оба эти языка похожи на блюдо, которое в Москве называют «солянкой» и в которое кладут все, кроме нас с вами, по сути дела все, что хотите, и даже «послеобеденную чемшу» (чадра) Шехерезады.

Следует также сказать, что, благодаря всяким случайно, а, может быть, не случайно сложившимся условиям моей юности, мне пришлось учиться, и при этом очень серьезно и, конечно, всегда заставляя себя, говорить, читать и писать на очень многих языках и настолько бегло, что я мог бы, возможно, писать на любом из них, если бы, занявшись этой профессией, нежданно навязанной мне Судьбой, я не решил не пользоваться этой приобретаемой практикой «автоматичностью».

Но если бы я стремился разумно использовать этот механический приобретаемый автоматизм, ставший легким от длительной практики, то должен был бы писать или по-русски, или по-армянски, так как обстоятельства моей жизни в течение последних двадцати-тридцати лет были таковы, что я должен был для общения с другими пользоваться именно этими двумя языками и, следовательно, иметь больше практики в них и приобрести по отношению к ним автоматизм.

О черт!.. Даже в этом случае одна из сторон моей своеобразной психеи, необычной для нормального человека, вот уже начала мучить меня всего.

И главная причина этого моего несчастья в моем почти уже преклонном возрасте является следствием того факта, что в детства в мою своеобразную психею, вместе со многим прочим мусором, также ненужным для современной жизни, было внедрено неотъемлемое свойство, которое всегда и во всем автоматически повелевает всему моему составу поступать только в соответствии с народной мудростью.