Все дороги этого мира - [4]

- Да?

Гармаш взгрустнул, он всегда грустил, когда говорил об океане.

- Да. Доберемся мы до этого камня, и тогда заживем по-человечески.

- Гармаш, а откуда ты знаешь, что в Темных землях камень желаний? - Железяка уже его спрашивал, но толкового ответа не получил пока.

Гармашу не хотелось признаваться, что надежда может быть весьма призрачна, но лукавить он не стал.

- Один дед говорил другому деду, а тот третьему. В общем, там точно что-то есть, и не говори, что не веришь.

- Ты думаешь, что это камень?

- Да, я уверен, что камень. Но, знаешь, если даже не камень, то что-то явно очень ценное.

- Ты думаешь? - Железяка скорее был склонен расценивать закрытость Темных земель, как могилу, а не как сокровищницу. - А что ты точно знаешь про Темные земли?

- Знаю, что было время, когда один хранитель Темных земель сказал другому хранителю, что достойные путешественники должны приходить туда обязательно, и хранители заколдовали дороги. И все дороги стали вести туда.

- И поэтому так опасно стало ходить по дорогам?

- Думаю, что да, - Гармаш пожал плечами, и разговор утих сам собой.

Дорога слушала и убаюкивала своих путешественников. Она хотела, чтобы эти люди подольше не доходили до Темных земель, но с другой стороны, она надеялась, что они именно те, кого ждали Мастера, и тогда дороги вновь станут свободными.

Эта дорога позвала ту дорогу, по которой шла театральная труппа.

- Ты Мастеру о них сказала? - спросила она.

- Пока нет, что они могут? Пусть идут своим путем, - воспротивилась дорога. - Они же назад пойдут, вот тогда может я и скажу Мастеру.

- Послушай, мы же обязаны ему все говорить, - начался вечный спор.

- Это ты обязана, а я не обязана, - возмутилась дорога. К спору подключились еще несколько дорог, даже тропинки влились в дискуссию.

- Тогда слушай меня, - спустя какое-то время велела главная дорога. - Ты веди своих театралов, но не думай увиливать от Мастера. Лучше подумай о другом. Мы приводим в Темные земли идущих, и Мастер о них знает. И всем им не суждено было вернуться. Дороги, вы не думали, что может быть дело не в идущих, а в Мастере, который не хочет отдавать свои сокровища? А? А, кроме того, я думаю, что в Темные земли идут искатели приключений, правдолюбцы, авантюристы, богословы, варвары, разбойники. Туда все идут за своими сокровищами. Не пора ли послать туда кого-то о ком не знает Мастер, и кто не захочет брать сокровище? Может быть, тогда нам удастся стать свободными.

После этой речи послышался глубокий всеобщий вздох раздумий. Дороги стали думать и наблюдать.

- Вот весенний лист моих дорог, - Хэсс мучался, сочиняя стихи.

- Какой на фиг лист? Каких дорог? И почему "вот"? - перебил его повар Грим.

Хэсс пытался выразить с чего вдруг к нему в голову пришли эти слова:

- Ну, и что я буду читать? Мне же надо писать.

Грим долго и тяжело его оглядывал. Молодой парень, не больше двадцати лет. Среднего роста, ничего особо выдающегося. Женщины взгляды бросают, но на шее не виснут. Единственное, что глаза почти черные. Хэсс присоединился к ним неожиданно, привела его донна Илиста. Она же сообщила, что он начинающий лирик, и будет писать стихи.

- Хэсс, сколько тебе повторять, что стихи - это состояние души, а твоя душа судя по первым строчкам не привлекает. В стихах же должно что-то быть пронзительное, такое трогательное.

Хэсс устало потянулся и возразил:

- Но послушай, Грим, ты же поешь свои рецепты и они так прекрасно звучат.

Грим развесился. Он заподозрил с первого дня, а сейчас утвердился во мнении, что Хэсс никогда в жизни не учился рифмоплетству.

- Хэсс, это мои стихи - рецепты. Я в них душу вкладываю. Какое у тебя впечатление, когда ты их слышишь?

Хэсс повертел головой, вспоминая, раздумывая:

- Такое, что я сам их готовлю, или что их сейчас принесут, а я буду есть.

- Отлично, именно это я и вкладываю в свои стихи.

Хэсс расстроился невероятно такому ответу повара:

- Значит, я так не смогу.

Повозка ехала, гремела, а Грим думал, что сделать для этого парня:

- Послушай, Хэсс, не пытайся отказаться от шанса заранее, даже не попробовав. Стихи это самовыражение. Скажи, ты чем до этого занимался?

Хэсс напрягся, что почувствовал Грим и предпочел отступить от столь неприятной для юноши темы.

- Ладно, не говори. Только и коту понятно, что стихи ты пишешь первый раз в своей жизни. Ты подумай, до этого ты успешно жил в своем деле?

Хэсс представил темную ночь, осторожные шаги, и кивнул повару Гриму.

- Да, я был весьма успешным, - с кривой улыбкой подтвердил он.

- Так вот, ты так самовыражался до максимума. В любом творчестве, а особенно в стихах, надо открываться до максимума. Понял?

Не в силах осмыслить слова собеседника, Хэсс не стал продолжать разговор. Он слез с повозки повара, и уселся на свою лошадку. За три дня путешествия Хэсс привязался к Ле. Он погладил лошадку, и послал ее вперед, догонять повозку донны Илисты. Он проехал мимо повозки критика и газетчика, мимо повозки акробатов, занятых подгонкой своих блестящих костюмов. Он чуть задержался у повозки драматурга Одольфо, обсудил погоду, инфантильность некоторых актеров и надежды на победу на фестивале.