Все дальше и дальше! - [3]

И слева, из-за деревьев, и справа, из-за кустов, доносится сладковатый аромат марихуаны, его не спутаешь ни с чем другим. Немолодой негр в одиночку поет «дикси», отстукивая ритм по ведру и старой кастрюле. Стремительно, будто молнии, из тени на освещенную улицу и обратно в сумрак скользят мальчишки и девчонки на роликовых досках. Я вглядываюсь в лица мужчин и женщин самых разных национальностей — выходцев из Западной Европы, греков, славян, азиатов, индусов, арабов, африканцев, латиноамериканцев, — и меня поражает, что многие из них похожи на всемирно известных актеров и знаменитостей. В подземном устричном баре возле Гранд-сентрал-стейшн (Большого центрального вокзала) прямо напротив меня сидел вылитый Генри Киссинджер в розовой рубашечке, похожей на пижаму, и с довольным, хоть и несколько глуповатым, видом хлебал суп из моллюсков. На Лексингтон авеню Рабиндранат Тагор с сединами Льва Толстого, глядя на прохожих мудрыми глазами, продавал порнографические открытки. Наблюдая за этим представительным, благообразным старцем, я подумал, что днем он, наверное, сидит в своей лачуге, где-нибудь на пустыре, затерянном среди бедняцких кварталов, и, ударяя в ладоши, раздумывает, согласно учению дзэн-буддизма, какая из ладоней произвела звук, а к вечеру, гонимый голодом, выползает на улицу, чтобы заработать немного денег.

Нью-Йорк с изнанки

Если проехать тоннелем по дну реки с острова Манхэттен на противоположный берег, там уже начинается территория штата Нью-Джерси. Еще час езды — и вы попадаете в тихий красивый городок под названием Инглиш-таун. За городком раскинулась сосновая роща, посреди которой вырублена широкая поляна. В конце каждой недели здесь открывается знаменитый «блошиный рынок». Главной достопримечательностью этой огромной барахолки является то, что наряду с обычными магазинчиками подержанных товаров здесь могут торговать все желающие. Достаточно заплатить небольшой налог (за мелочную торговлю — три доллара в день, за товар покрупнее, например старые стулья или холодильники, — пять долларов), и продавай что хочешь. В основном на рынке торгуют ни на что не годной дрянью, притащенной сюда из Нью-Йорка. Подержанные вещи, которые еще хоть как-то можно использовать, продаются в самом Нью-Йорке, а сюда попадает лишь такой «товар», которому прямая дорога на помойку. Гулять по инглиш-таунской барахолке — это смотреть на жизнь Нью-Йорка и его обитателей как бы снизу, с изнанки. В свежем сиянии чудесного сентябрьского дня на поляне сгрудились сотни потрепанных грузовичков и пикапов. Товар разложен на тележках и прямо на земле. Пристроив свои богатства, продавцы греются на солнышке, не утруждая себя зазывными выкриками. Они просто сидят себе с угрюмыми лицами, многие едят мороженое. Несколько тысяч зевак тоже лижут брикеты мороженого, не спеша прогуливаясь и разглядывая товары. Все, что продается на рынке, иначе как хламом не назовешь, просто невозможно представить, как могло кому-то прийти в голову предлагать этот мусор за деньги. Сплющенные банки из-под пива. Покрытые царапинами пустые бутылки. Вырванная с мясом розетка. Стеклянные шарики. Старые ключи. Погнутые гвозди. Ящик из-под мыла. Щербатый гребень. Старая обувь (нередко только на одну ногу). Исписанные открытки. Порванный ремень. Сломанная пряжка. Ржавая безопасная бритва. Треснутая трость. Шляпа в пятнах. Рюкзак, изодранный в клочья. Мятая фляга. Початая бутылка виски без пробки. Банка сока без этикетки. Куда ни глянь, везде один только нелепый хлам. Мне то становилось смешно, то на смену веселью приходила растерянность. Этот рынок в пригороде Нью-Йорка был поразительно похож на базар где-нибудь в Джакарте или Бомбее. У меня все время было такое ощущение, будто за спиной кто-то, издеваясь надо мной, давится от хохота.

Увидев, как один пожилой дядя продает старый, драный резиновый сапог, я не удержался и спросил, кто же купит такое сокровище? Дядя уныло ответил: «Народу много, может, кто-нибудь и купит». — «Для чего же он может пригодиться?» — не отставал я от продавца. «А кто его знает, — ответил он. — Спросите у того, кто купит». Покрутив в руках свой товар, повертев его и так и сяк, дядя пробурчал себе что-то под нос и выдал идею: «А вы насыпьте в него земли и посадите деревце или выращивайте цветы. А чего, мысль неплохая». Я догадался, что он предлагает мне использовать сапог в качестве горшка для бонсая[2]. Ну что ж, идея действительно неплохая. Может быть, из сапога, обиталища пота, грязи и грибка, действительно произрастет роскошная герань. Так или иначе в скором времени сапог, видимо, снова вернется в родной город.

(С подобным примером круговорота предметов я уже сталкивался в Нью-Йорке. На тротуарах возле Вашингтон-сквер устраивают выставки-продажи уличные художники и скульпторы. Там продавалась металлическая статуэтка негра, танцующего и играющего на банджо. Она мне чем-то понравилась, и я ее купил. Когда же я вернулся в отель и стал ее рассматривать, то обнаружил, что она отлита из старых типографских матриц. Сплавив матрицы, скульптор использовал буквы для украшения одежды танцующего негра. Вот вам, пожалуйста, прием коллажа в скульптуре.)