Всё, что от тебя осталось - [39]

– Бро, мне так жаль, – не выдержал я.

– Но на этом кошмары не закончились. После выписки Галя начала мучиться манией преследования. Ей казалось, что за ней повсюду следуют злобные существа. Ночью они заглядывали в окно ее спальни. Вечерами после заката, когда мы прогуливались, бесы с легкостью могли обезобразить лица прохожих. Она пугалась, плакала и читала молитвы. Как-то она уехала на неделю в глухой монастырь. Галя снова расцвела там. Ее радостный голос в трубке давал мне надежду, что вскоре все снова будет как прежде. Через несколько дней она позвонила и мрачным голосом сообщила, что бесы нашли ее. Я смог приехать к ней только через несколько дней, когда она уже совсем перестала спать по ночам.

Я сидел с ней в церкви всю ночь на разложенном на полу одеяле. Она говорила, что чувствует в храме себя спокойнее и что бесы в нем теряют свою силу. Иногда они смотрели на нее, искривляя лики святых, иногда прятались за колоннами, но не подходили близко. Ночи превратились в сплошной кошмар. Однако днем мы, как и прежде, дурачились, гуляя по лесу, и помогали монахиням по работе. Я обещал уехать через неделю. Мне с большим трудом разрешили остаться, так как мужчинам запрещено жить в женском монастыре. Но перед самым моим отъездом у Гали разболелась подмышка. Я забрал ее в город, а через пару дней у нее обнаружили раковую опухоль. Потом три года бесконечных химиотерапий, ремиссий и новых метастазов. Все это время до дня своей смерти Галя спала исключительно днем.

Знаешь, болезнь ее изменила. Она научилась жить со своими страхами. Много читала эзотерических книг и даже с кем-то из этой сферы тайно созванивалась. Однажды она ошарашила меня странной просьбой.

– Ты должен прекратить нецензурно выражаться, – заявила она.

– Ты понимаешь, для меня красиво и в тему ругнуться порой даже приятно! Что здесь такого? – воспротивился я.

– Это колдовской язык. Ругаясь, ты вызываешь в этот мир демонов. Только подумай, откуда взялись эти слова? Их аналогов нет ни в одном известном человеку языке. Любое словосочетание из матерных слов неизбежно подразумевает проклятье. Только вдумайся!

– Ну, хватит! – раздражился я.

– Ты либо не замечал, что все тексты Стаса состояли из мата, либо не хотел ничего замечать, – сухо произнесла она, словно коря меня за то, что когда-то я был слеп.

Это было так. Поэтому впоследствии при каждой попытке ругнуться я вспоминал этих уродов и сознательно отказывался от матерных слов.

Галю медленно, но верно убивала болезнь. Каждую ночь она скрывалась от демонов, а утром страдала приступами тошноты. Однако эта девушка была уникальным человеком. В ней была бездна энергии. Из ее уст всегда сыпались шутки, остроумные подколки и планы на будущее. Однажды я застал ее собирающей карту желаний. Они с мамой, словно маленькие дети, сидя на полу, вырезали из стопки журналов машины, дома, платья, детей и даже домашних животных. Я не видел, чтоб Галя боролась со всеми напастями, что свалились на ее хрупкие плечи, но я видел, как она учится с ними жить. Ночью я аккуратно спросил ее:

– Я видел на твоей карте желаний детей… Ты же не забыла, что после стольких химиотерапий у нас никогда не смогут родиться дети?

– Конечно, я все понимаю, – с легкостью в голосе произнесла она, – мы усыновим сына и удочерим дочку. Я бы хотела двоих детей или даже троих!

Куда бы судьба ни закрывала Гале двери, она всегда находила запасной выход. Уникальный человек.

Мы могли лежать по разные стороны кровати, занятые своими делами, и быть абсолютно счастливы. Весь мир останавливался, все тревоги исчезали, я был совершенно целостным с ней. Меня даже не тревожило в такие моменты, что она когда-нибудь покинет этот мир и оставит меня одного. Любовь не выбирают, – он глубоко вздохнул. – И если б мне дали право выбирать, я б снова без сомнений повторил этот путь.

Знаешь, я до сих пор не верю, что ее больше нет. Не только потому, что любил ее. Просто в ней было столько жизни, что смерть ей не стала помехой к существованию. Я до сих пор ее ощущаю где-то в одном с собой пространстве. Чувствую ее не бестелесным духом и никаким не призраком. Я просто знаю, что она жива, и все! Порой хочу ей позвонить и вот уже набираю номер, потом вдруг до меня доходит, что никто не ответит. Строю совместные планы на выходные, выбираю ей подарки. И знаешь, бро, если б мне кто-то сказал, что она осталась там, в том лесу, я бы пошел к ней. Потому что я не чувствую, что смерть для нее существует. Это лишь ее другая форма жизни.

– Не говори так, – перебил я его. – Мне очень жаль Галю. Но даже если это другая форма жизни, то никто из нас не знает ее законов. Перестань так говорить и даже думать.

Он почему-то ничего не ответил, закопав ладони в свои длинные светлые волосы.

– На девятый день после ее смерти, – продолжал он, замерев в той же позе, – я лежал в темноте и слушал музыку. Было не так уж поздно, и я смотрел, как по потолку скользят лучи света от проезжавших мимо машин. Затем я закрыл глаза. Музыка вскоре стихла, а по моим рукам пробежала дрожь, и я понял, что в комнате резко похолодало. Я привстал на кровати и обнаружил себя сидящим в каком-то обшарпанном подъезде. Передо мной глубоко в подвал уходила лестница. Из темноты я услышал Галин зов. Я встал и подошел к самому краю – вся лестница была покрыта инеем. Испугавшись поскользнуться и сломать себе шею, я нащупал металлические перила. Опершись о них, я сделал несколько шагов. Кожа пристыла к холодному металлу, и я вырвал себе кусок кожи. Но кровь не пошла, и даже боль казалась вполне сносной. Я осторожно спустился, передвигаясь боком, и там внизу увидел комнату. Она не имела ни окон, ни дверей. Все ее стены и немногая металлическая мебель были покрыты тонким слоем такого же коварного инея. Посреди комнаты стояла каталка – такие используют в морге. К ее металлической поверхности пристыло замершее тело. Это была Галя. Ее волосы были неровно острижены, а на лбу краснела кровавая пентаграмма. От ее вида у меня подкосились ноги. Я попытался подбежать к ней и освободить от этого стола на колесах. Но что-то преградило мне путь, и ноги словно не имели сил перешагнуть невидимый барьер. Я понял, что мне нужно просто смотреть. Вдруг она открыла глаза. Ее лицо искривилось в некрасивой гримасе, а из уст потоком посыпались бранные слова. Она проклинала всех, кого знала, всех, кого знал я, всех, кроме меня. Затем ее мышцы расслабились, и она заплакала, сокрушаясь, что не может усмирить в себе демона. В следующую секунду она повернула ко мне лицо и произнесла: «Молись за мою душу»!