Все будет Украина - [44]

* * *

Отсутствие воды в городе дает о себе знать. Нет даже минералки. Вот я всегда знала, что село — наше ВСЕ! — в самом лучшем смысле этого слова. Сегодня в маршрутке, в подтверждение жизнеутверждения села, услышала, завистливое:

- Везет тебе, у тебя туалет во дворе! Вода не нужна!

* * *

На работе рассказала коллегам о подслушанном разговоре в маршрутке, по-философничали о методах выживания в условиях село/город... туалет во дворе, готовка на буржуйке, огород на подоконнике... Мужчины, как-то вдохновились, возбужденно пошли искать в интернете чертежи мыслительного уличного учреждения, изучать кладку печи, и методы многоразового выращивания картофеля в ведрах. Сорвала рабочий процесс. Думаю, если вода фсе, то через неделю на кварталах города начнется массовое строительство уличных удобств. 

* * *

В соседнем поселке на днях тоже было шумно. Не по причине распития, а по причине призыва. Молодые соискатели приключений, записавшись в ополчение и получив автомат, порисовавшись на блок-постах, и , улучшив материальное положение, методом отжима, думали, что война -это романтика, вкус водки у костра, бесплатные “колеса”, и безразмерная власть оружия. Оказалось — это бобока и ататака, а еще кровяка, похороняка и убивака.

Местный сепаратическо-романтический бомонд, к такому повороту событий был не готов, и свалил с поля боя. Теперь их собирают командиры, приезжая в гости не с гостинцами, а на БРДМ, и с автоматами. На орущую мамашу, которая кричала, что не пустит сыночку на войну, и за такое они не подписывались, и в смутные времена референдумные, вообще, в гостях были в районе Ростова-на-Магадане. Однако прибывшие были “не в гуморе” и направив на дом заполченца дуло танка, выразили свое мнение в двух словах, культурно-смысловой перевод, которых обозначал “вам срочно необходимо глубинно-плотское общение с товарищем Путиным” . Собрав, всех потеряшек, товарищи отбыли с молодыми бойцами, изъятыми, видимо для патриотического воспитания, “дедытовоевали”.

* * *

Громкое обращение, глухого дедушки к продавцу химикатов: 

- Девочка, дай мине какой-то сильной отравы, шоб ота нашесть колорадська повыздыхала!- разделило рынок на два враждующих лагеря, выявило скрытых приверженцев, своих превратило в чужих, чужих сделало братьями, сняло маски, и выявило замаскированное в товаре оружие, а город потом еще долго обсуждал нападение Правого Сектора на городской рынок.

Война за любовь

Когда-то она была его первой любовью. Когда-то он нежно держал ее руку и влюбленно смотрел глаза. Когда-то он дышал ею, а она жила ним. Когда-то он так сильно любил ее, что ударил, за чей-то восхищенный взгляд. Когда-то он так сильно прижимал ее к себе, что поставил на колени. Когда-то он так сильно, хотел, чтобы она принадлежала только ему, что сломал ее волю. Когда-то он сказал “я так сильно тебя люблю, что просто ненавижу”. Когда-то ее чуть не погубила, не испепелила ненависть, назвавшаяся любовью.

Это было давно. Потом она нашла в себе силы уйти, начать новую жизнь, расцвести и залечить раны, оставленные испепеляющей любовью. Она не забыла, но и не держала зла, наверное, ей уже было все равно, это “когда-то”, ей больше нравилось порхать и нежится в счастливом сейчас.

Они давно утеряли друг друга из вида. Она не вспоминала, он не напоминал, ей и не хотелось. А потом пришла война. Жестокая в своей разнузданной глупости, обвязанная разноцветными ленточками, безапелляционная и абсурдная, как все войны.

Война поглотила и то “когда-то”, и вчерашнее “счастливое сейчас”, навязала страшное сегодня. Они случайно встретились в кафе.

Он взял себе запотевший бокал пива, ей принесли кофе. Он обдал ее душу запахом пота и крови, и нежно сказал “У тебя такие же духи, фиалка”. Он, повесив автомат на стул, с хриплой нежностью, рассказывал о перспективах новой жизни в новой стране, если только она снова скажет “да”, нависая над нею разухабистой глыбой.

Она, спокойная в своей задумчивой философии и трогательная, в каком-то внутреннем покое, плыла вокруг него, как далекая галактика, слушая и созерцая.

Он настаивал, наверное, любя. Она не спорила, наверное, пытаясь поверить. Он сказал “я все еще тебя люблю”, она молчала, прикрыв глаза. Он сказал “ты обязана быть со мной”, она молчала, ее волнение выдавали вздрагивающие ресницы. Он сказал “я сделаю, все, чтобы заставить тебя мне поверить, я верну себе твою любовь”.

Она подняла глаза и сказала “пообещай, что убьешь меня быстро”. Ее глаза светились такой нежностью, что он задохнулся. Мир исчез, исчезли звуки, запахи, ветер. Мир даже стал материальным, остановившееся время, можно было почувствовать, ощутить кожей. Он уже знал, как выглядит остановившееся время, он видел его уже один раз, когда мимо него пролетела пуля, тогда он почувствовал, как материализовавшееся время, обожгло его щеку, пахнув в лицо глубиной первозданности мира.

Он хотел возразить, но она положила на его, впитавшие порох руки, свои,уже тронутые морщинками, но еще не утратившие шелковистости. И он замер. Казалось, что остановилось даже его дыхание. У нее светились глаза, кожа, душа, он чувствовал, что этот свет сдавил его сердце, сжал горло, остановив приток воздуха. Он мог бы сбросить ее легкие руки, но они почему-то лежали на его руках, тяжестью вселенной. Она погладила его, каким-то, едва уловимым касанием пальцев. Он вздрогнул, как от разряда электричества.