Ты не думай, что я жалуюсь. Если надо, я проживу всю смену. Но ты ведь просил писать честно, вот я и пишу честно. Лучше бы ты приехал за мной. Здесь знаешь почему плохо? Потому что каждый день одно и то же! А если плохо, то зачем?
Но если ты не можешь, не приезжай.
Тетя Галя, можно я сменяю свои польские штаны на трехцветный фонарик? Они мне все равно велики и сваливаются, а тому мальчику, у которого фонарик, они как раз.
Пусть Маринка не лазит в мой ящик без спросу, а то у меня там пистоны и острый циркуль с иголками.
До свиданья.
Ваш Сережа.
Письмо было написано на развернутом листе, вырванном из конторской книги. Одна половинка листа осталась чистой.
— Можно, я возьму эту бумагу? — спросил Алексей Борисович. — Здесь ничего не написано.
— Возьмите, конечно!.. А зачем?
— Да так, пригодится. В морской бой можно поиграть, тут клетки подходящие. До поезда все равно еще много времени. Ты умеешь играть в морской бой?
Сережа снисходительно усмехнулся.
— Ну и отлично! — Алексей Борисович аккуратно оторвал листок, а письмо отдал Сереже.
— А вы… — нерешительно сказал Сережа. — Вы ведь сейчас прочитали. Как вы думаете, что в нем… такого?
— «Такого» ничего.
Сережа сунул письмо в конверт, а конверт — в карман своих просторных брюк. Алексей Борисович глянул мельком и спросил:
— Не успел поменять штаны на фонарик?
— Не успел, — вздохнул Сережа. — Да тетя Галя, наверно, и не разрешила бы.
— А тетя Галя… она кто? Твоя тетя?
Сережа просто сказал:
— Она — папина жена. Мама у меня умерла.
— Извини, брат. Перестарался я со своим любопытством.
— Ну, а что ж такого, — спокойно откликнулся Сережа. — Конечно, непонятно: папа и тетя Галя… — И вдруг спросил: — А вы были в Сибири?
— Был.
— Мама в Сибири умерла. Поехала в командировку к геологам и простудилась. Быстрая какая-то простуда. Врач на вертолете прилетел, да уж поздно… Алексей Борисович! — Сережа глянул так, будто очень о чем-то просил. — Это шесть лет назад было. Может, вы встречали маму?
Алексей Борисович покачал головой.
— Нет, малыш. Не хочу я тебя обманывать, не встречал. Я бы запомнил такую фамилию.
— А у мамы другая фамилия — Ласкина.
— Нет, Сережа. Не знаю… Сибирь громадная. Где это было?
— Где нефть. Под Сургутом.
— В тех краях я бывал. Да разве всех запомнишь? Может быть, к встречались когда-нибудь.
Почти шепотом Сережа сказал:
— А у меня карточка есть. Хотите, покажу?
— Покажи, конечно.
Из нагрудного кармана курточки Сережа достал блокнотик и вынул из него фотографию. Она была размером с карманное зеркальце.
Алексей Борисович положил снимок на ладонь. Посмотрел полминуты и снова покачал головой:
— Нет, Сережа. Я запомнил бы… Красивая у тебя мама. И молодая совсем.
Сережа кивнул:
— Двадцать четыре года. Я ее хорошо помню, хотя мне всего пять лет было.
— И карточка всегда с тобой?
— Всегда.
Он вложил снимок между страничками и спрятал блокнот в карман.
Морской бой — игра нехитрая, но тоже требует умения. Алексей Борисович один раз уже потерпел полный разгром и теперь слегка нервничал.
— Не понимаю, как ты ухитряешься? По теории вероятности шансы у нас должны быть примерно равные… Слушай, а ты не подсмотрел?
— Да честное пионерское! Просто у меня особый способ… Д — один.
— А, вот тебе и способ! Промазал! Ж — семь.
— Мимо. Е — три.
— Тьфу, черт! Угробил канонерку. Бей еще… Ты что, Сережа?
А Сереже сразу стало не до канонерок. Он увидел, как на дороге затормозил знакомый лагерный «газик». И от машины к станции шагал по заросшей тропинке сам Тихон Михайлович Совков.
— Ну вот, — тоскливо сказал Сережа. — Директор приехал.
Алексей Борисович быстро оглянулся.
— Ишь ты, — непонятно сказал он.
Сережа сидел, сощурившись и сжав губы.
— Начнется теперь все снова, — шепотом сказал он.
— М-да… — неопределенно откликнулся Алексей Борисович.
Сережа думал, что он заступится, а он «м-да».
Сережа резко сказал:
— В лагерь я все равно не поеду.
— Смотри. Это в конце концов твое дело.
— Не поеду я! — повторил Сережа.
Алексей Борисович вдруг улыбнулся.
— Ну, а если не поедешь, тогда зачем нервничать? Давай играть дальше. Посмотрим, что будет.
И было вот что.
Начальник лагеря подошел и остановился, выжидающе глядя на Сережу.
— В — один, — напряженным голосом сказал Сережа.
— Может быть, Каховский, ты обратишь на меня внимание? — спросил Тихон Михайлович.
— Я обратил, — сказал Сережа. — В — четыре, Алексей Борисович.
— Может, ты хотя бы поздороваешься? — спросил директор.
— Здравствуйте… Мимо, Алексей Борисович. В — шесть…
— Вляпал, — с сожалением сказал Алексей Борисович. — В подводную лодку. Ловко у тебя получается.
— У меня способ. Нащупывание огнем…
— Гражданин, я, кажется, разговариваю с мальчиком, — с достоинством произнес товарищ Совков. — Я просил бы не мешать.
Алексей Борисович поднял на него добрые свои зеленоватые глаза.
— Разве я мешаю? Бог с вами. Мне показалось, что мальчик сам… э-э… не очень охотно общается с вами.
— Этот мальчик сбежал из лагеря! — возмущенно известил директор. — Вам это известно?
Услышав слово «сбежал», Сережа шевельнул плечом, но промолчал.
— Мне Сережа изложил, так сказать, ситуацию, — откликнулся Алексей Борисович. — В общих чертах. Правда, не совсем так, как вы. Он сказал, что не сбежал, а ушел из лагеря. В соответствии с вашим распоряжением. Кажется, вы не сошлись во взглядах на тайну переписки? Кстати, охраняемую законом.
