Всадники - [7]

— После сотен бузкаши, после тысячи игр и скачек, выбирают только одного всадника-победителя. Но этого еще недостаточно, чтобы назвать его чавандозом. Если слава о нем утвердится во всех трех северных провинциях, против него собираются все старшие чавандозы. И если он сумеет выстоять против них, только тогда он может называться чавандозом сам, и носить шапку, отороченную мехом лисы или волка. Какой-нибудь бей или хан обязательно возьмет его к себе на службу и с этого времени чавандоз занимается только игрой в бузкаши и больше ничем. Самые удачливые из них зарабатывают в год до ста тысяч афгани.

— Какие деньги… О Аллах, какие деньги! — забормотали люди в толпе печально и отчаянно вздыхая.

— А теперь слушайте, что это за игра, — сказал Гуарди Гуеджи. — Из стада выбирают козла, забивают его и обезглавливают. Чтобы сделать шкуру тяжелей, ее набивают песком, а песок заливают водой. Затем в земле выкапывают яму и кладут тушу туда. Яма должна быть глубока ровно настолько, чтобы шерсть козла едва из нее выглядывала. Недалеко от этой ямы, гашеной известью рисуют маленький круг — халлал. Это по-туркменски, и означает что-то вроде «круг справедливости». Справа от халлала врывают столб и слева еще один. На одинаковом расстоянии, но желательно, чтобы оно было очень большое. Один час скачки, три или пять, на этот счет нет твердых правил. Судья бузкаши решает этот вопрос, как ему захочется.

Старый рассказчик бросил беглый взгляд на толпу людей и продолжал:

— Потом все начинается так: всадники, на своих лучших конях, собираются вокруг ямы, в которой лежит туша.

— А сколько их? — спросил кузнец.

— Когда как, — ответил Гуарди Гуеджи. — Бывает, что десять, иногда пятьдесят, а бывает и сто. По сигналу все они пытаются схватить тушу. Одному из них это удается, и он начинает скакать с нею прочь, остальные его преследуют. Всадник пытается доскакать сначала до правого столба, потому что шкура козла должна быть пронесена сначала вокруг правого, затем вокруг левого и только потом брошена в халлал. И победитель лишь тот, чья рука бросит тушу в белый круг. Но до этой победы, какие сражения, преследования, атаки, какая ожесточенная борьба! Игра не для слабых людей. Любые удары разрешены!

От часа к часу, переходя из рук в руки и от седла к седлу, козлиная шкура приближается к своей цели. Оба столба уже миновали. Но вот один из всадников выхватывает ее из рук противника, избегает других, или сбрасывает их ударом с седла на землю, мчится, держа в руке свой трофей, к белому кругу и бросает в него козлиную шкуру, или то, что от нее осталось…

— Халлал, халлал! — закричал в эту минуту конюх.

— Халлал, халлал! — подхватил его крик сосед в чапане.

— Халлал! Халлал! — повторили горы и скалы перевала Хайбер.

Когда горное эхо стихло, воцарилась тишина.

— Вот, теперь вы знаете, какова игра Чингизхана, — закончил Гуарди Гуеджи.

— Благодарим тебя за твой рассказ, о Предшественник мира, тот, кто знает все! — раздалось в толпе.

Единственный голос у ног старика не повторил эти слова, а произнес печально и расстроено:

— Что мне от того, дедушка, что теперь я знаю правила такой прекрасной игры, если я все равно никогда ее не увижу?

— Он прав… действительно, кузнец прав… — зашептались в толпе люди из горных долин и перевалов.

В меланхоличной задумчивости мужчины стали подниматься со своих мест один за другим, собираясь вернуться к грузовикам и караванам.

Но Гуарди Гуеджи поднял свою палку, чтобы задержать их еще на минуту и сказал:

— Кто из смертных может говорить такие слова, как «всегда» или «никогда» всерьез? И как доказательство, слушайте меня: впервые, с начала времен, вблизи Кабула, по ту сторону Гиндукуша, состоится бузкаши!

Шоферы прекратили сзывать людей, путешествующие же словно окаменели и не двигались. Наконец, всех их прорвало разом.

— Как?

— Почему?

— Когда?

— Потому что Захир Шах приказал, — ответил старик, — чтобы раз в году, лучшие игроки в бузкаши, на своих лучших конях из степей, собирались в Баграми, недалеко от Кабула, и играли там в бузкаши, в месяце мизане,[9] в день рожденья шаха.

— В месяце мизане?

— Так следующий месяц уже мизан!

— Я поеду туда!

— И я тоже!

— Эх, продам мою последнюю овцу, но поеду!

— А я топор продам!

— Продаю чадор[10] моей жены!

Моторы грузовиков заревели и путешествующие стали забираться на свои места.

— Теперь я пойду пешком, — обратился кузнец к Гуарди Гуеджи. — Деревня, где справляет свадьбу мой брат, совсем недалеко отсюда. А ты дедушка?

— Я еду дальше, — ответил Гуарди Гуеджи.

— А куда?

— В степь. Решение шаха поднимет много пыли между всадниками, играющими в бузкаши.

— И что же? — спросил кузнец.

— Я знаю много, очень много древних историй, — ответил ему Предшественник мира. — И поэтому я хочу пережить еще одну, — новую, которая только что началась.

Часть Первая: Шахское бузкаши

Турсен

Там, в провинции Маймана, высоко на севере Афганистана, почти на границе с Россией, начинался новый день.

Неподвижно, словно деревянная колода, лежал на спине старый Турсен, и была его спина так широка, что занимала почти весь чарпай.[11] И как бывало каждый раз при пробуждении, — хотя он давно уже к этому привык, — руки и ноги отказались ему подчиняться. Казалось, все его суставы от ступней до затылка были охвачены тяжелыми железными оковами. Его кожа не чувствовала ни жесткую материю простыней, ни веса одеяла, словно она отмерла. Но потом, кто знает, отчего и почему, он понемногу начал воспринимать тепло грубого, набитого хлопком-сырцом, мешка, который служил ему матрасом, и железные оковы стали мало-помалу ослаблять свою хватку.