Всадник, скачущий впереди - [14]

Л е н а. Мы хотим найти свое место в жизни. Что может быть выше?

С т р е л ь ц о в. Любовь! Не та, старая, ветхая, с условностями и предрассудками! Нет!.. Опаленная горячим ветром революции, не знающая преград, свободная, как птица в небе! (Воодушевляясь.) Ну скажите, почему мы должны подавлять свои желания, чувства, уродовать гордую и свободную душу свою? Только потому, что этого требуют нелепые правила приличия? Бред! Ерунда! Вот мне, например, захотелось поцеловать вас, и я сделаю это, зная, что вам хочется того же!

Л е н а. Мне не хочется. А вы пьяны, Петр Никодимович.

С т р е л ь ц о в. Да! Пьян! Ну и что? Я не апостол Петр, черт возьми! Я — обыкновенный грешник, как все смертные. Что вы на меня так смотрите? Да, да! Я могу быть мучеником великой идеи, могу пожертвовать собой ради долга, но это там, там, на глазах у всех! А мои грехи — мое сокровенное, и никому до них нет никакого дела. Я тоже имею право тосковать, пить вино, влюбляться, целовать красивых девушек. Таких, как вы, Лена!

Стрельцов обхватил Лену за плечи, грубо запрокинул голову, поцеловал в губы. Лена вырвалась, размахнулась, ударила Стрельцова ладонью по щеке и вышла.

С т р е л ь ц о в (потер щеку, растерянно). Очень мило! (С тоской.) И когда это все кончится, господи!.. (Плеснул в фужер коньяку, выпил, сел в кресло, обхватив голову руками.)

В комнате было полутемно, только красновато светилась дверца железной печки-«буржуйки». Стрельцов глубоко задумался или задремал и не слышал, как стукнула входная дверь и на пороге комнаты встал  Г о р о в с к и й.

Г о р о в с к и й (вглядываясь в полумрак). Петр Никодимович?

С т р е л ь ц о в. Что?.. Кто здесь?! (Он вскочил с кресла, запутался в упавшем пледе. С трудом удержался на ногах.)

Г о р о в с к и й. Это я, Петр Никодимович… Женя!

С т р е л ь ц о в (облегченно). А-а!.. Вы что, завели отмычку?

Г о р о в с к и й. Дверь была не закрыта… Внизу я встретил Лену, но она не пожелала со мной разговаривать. Между вами что-нибудь произошло?

С т р е л ь ц о в. Был небольшой разговор… А впрочем, все это ерунда… Хотите коньяку?

Г о р о в с к и й. Не пью, Петр Никодимович. Вы же знаете…

С т р е л ь ц о в. Непьющий поэт — это несерьезно!

Г о р о в с к и й (вздохнув). Вы все шутите. А ведь вам совсем не весело.

С т р е л ь ц о в. Да?.. Какие еще великие истины вам открылись?

Г о р о в с к и й. Не надо, Петр Никодимович! Почему вы стараетесь не замечать того, что происходит? Нас становится все меньше и меньше… Нужно искать новые пути! И вы сумеете это сделать! Мы верим вам… Я верю!

С т р е л ь ц о в (помолчав). У вас благородное сердце, Женя… Выпьем!

Г о р о в с к и й. Но, Петр Никодимович…

С т р е л ь ц о в (подавая ему фужер). Пейте! За юность! За новые пути!

Горовский с трудом отпил половину, закашлялся, отставил фужер.

Не смущайтесь, Женечка! Все так начинали. (Прошелся по комнате.) Мы создадим партию, Женя! Партию молодежи. Самую сильную партию! К нам будут проситься комсомольцы, и мы их примем, но не всех. Не всех, Женя! Это будет партия избранных!

Г о р о в с к и й. Неужели это возможно, Петр Никодимович?

С т р е л ь ц о в (энергично). Да, Женя! Вся молодежь пойдет за нами! Надо только начать!

Г о р о в с к и й. С чего же?

С т р е л ь ц о в. Подумаем.

Г о р о в с к и й. Может быть, сочинить воззвание… в стихах!

С т р е л ь ц о в. Ну, ну… Интересно!

Г о р о в с к и й. Я даже думал об этом… Первые строчки у меня уже есть… Вот! «Горячая юность, к тебе наше слово, полет дерзновенной и смелой мечты…»

С т р е л ь ц о в. Неплохо!

Г о р о в с к и й. Как же дальше? «К тебе мы взываем… К тебе призываем…» Нет! Надо записать начало. Можно, Петр Никодимович?

С т р е л ь ц о в. Ради бога! Бумага и чернила на столе. (Вдруг.) Ах, черт возьми!

Г о р о в с к и й. Что случилось?

С т р е л ь ц о в. Ничего, ничего… Откройте ящик, там должна быть свеча. Нашли?

Г о р о в с к и й. Пожалуйста.

С т р е л ь ц о в. Все гениальные поэты творили при свече! Вот так… А лампу я у вас забираю. Нет возражений?

Г о р о в с к и й. Ну что вы!

С т р е л ь ц о в (с лампой в руке). В окне кабинета или в столовой? Убей, не помню!

Г о р о в с к и й (подняв голову). Вы мне?

С т р е л ь ц о в. Нет, нет… Творите! (Потер лоб, помолчал.) Вот что, юноша… Давайте-ка домой. Вы, я вижу, засыпаете.

Г о р о в с к и й. Две ночи дежурил в домовой охране, Петр Никодимович… Папа заболел… Пришлось отдежурить за себя и за него!..

С т р е л ь ц о в. Ну вот, видите… И мне надо отлучиться.

Г о р о в с к и й. Сейчас, Петр Никодимович! Еще две строчки, а то забуду!.. Я вас догоню.

С т р е л ь ц о в. Не забудьте захлопнуть входную дверь. (Вышел.)

Г о р о в с к и й (зевая). Действительно, спать захотелось… От коньяка, наверно… (Бормочет.)

Орлиная стая, бунтарская стая

В полет устремилась, в пути вырастая,

И нет ей преград на пути…

Нет, преграды у меня уже были… Да… Надо идти домой, спать. Еще минуточку, и пойду…

Горовский засыпал и ничего не мог с собой сделать. Он все ниже и ниже сползал в большом кресле. Мигнул и погас оплывший огарок свечи. Горовский этого не видел. Он спал. И не слышал ни стука входной двери, ни того, что в комнату вошел  С т р е л ь ц о в.