Всадник - [52]

По правую руку от Раки стоял Эктор.

– Великий царь, – обратился он к повелителю, – кажется, у нас уже нет оснований для беспокойства. Взгляни… Скалы безмятежны, в пещерах все тихо, и покой ходов не нарушен лишним эхом или громким звуком. Шелест закатного леса ничто не тревожит, ничто не заставляет птиц покидать насиженные гнезда и, переполошившись, слетаться в озабоченные стаи… То же и с Мирной, тысячелетней прозрачной рекой – воды ее безмутны и быстры, блестящие рыбы исполнены достоинства, а…

– Эктор, – остановил Раки советника, – ты мешаешь мне думать.

– Ну, слава Кристофу Виллибальду[75], – одобрительно и негромко произнес тут голос из-за высокой спинки трона Раки, – хоть кто-то остановил эту благолепную чушь.

То, чего боялся Раки, случилось. Он согнулся, развернул голову и увидел гексенмейстера Делламорте, одетого по обыкновению в цвет смерти и вооруженного для разнообразия крученной из металлических полос плетью со свинцовыми наконечниками, которую мог заполучить лишь в Ламарре, городе коней и кентавров, скормленном им тысячелетнему льду. Раки поднялся и взмахнул рукой, приказав советнику убираться.

– Ты все же здесь! – вскричал царь яростно. – Как только достает тебе стыда мародерствовать и являться к новым жертвам с тем, что награбил у прочих!

Делламорте пожал плечами.

– Кажется, ты заразился от своего впередсмотрящего глупостью, – философски заметил он. – Я не мародерствую и не убиваю без причин, а если и беру что-то, всегда сначала убеждаюсь, что предмет не нужен прежнему владельцу.

– Как ты смеешь! – вновь закричал Раки.

– Замолчи, – тихо сказал гексенмейстер и указал заостренным концом плети на одно из сердец горного короля. – Замолчи, Раки, ты ведешь себя как слуга. Зачем надсаживаться? Ты оставил Эгнан без защиты, и я пришел.

Эти два слова были тяжелы, они прокатились, как валуны, по скалам, с трудом втиснулись между смущенными деревьями и с гулким плеском погрузились на песчаное дно священной реки. «Я пришел», – сказал Делламорте. Раки вздохнул и опустил руки. Вся правда открылась ему: что Дети побеждены, что Тирд лежит безжизненный и что Эгнану судьба быть разрушенным.

– Чего ты хочешь? – все-таки спросил царь.

– Собирай свой народ и уходи, – отвечал магистр. – Я дам тебе на сборы полдня, чтобы никто не мог сказать, что Делламорте живодер. Эгнан же перестанет существовать.

– Но почему? – спросил Раки негромко и как будто с искренним интересом наклонил красивую голову. – Что же ты – безумец? Зачем ты разрушаешь города, которые стояли здесь, когда не было никого из нас, даже тебя? Ты разрушил великолепную столицу дворцов Ламарру, несравненный Маритим оставил на разграбление или запустение… Теперь ты пришел за Эгнаном. Зачем?

Делламорте вздохнул, и на миг в лице его появилось что-то, что Раки с поспешным оптимизмом интерпретировал как усталость.

– Раки, – задумчиво попросил он, – ответь, ты ждал меня?

– Да, – сказал двусердый царь, – я знал, что ты придешь.

Внезапно всадник вонзил взгляд прямо в глаза Раки, и тому показалось, что из печи взяли два угля и вложили ему в глазницы.

– Почему? – спросил магистр вкрадчиво. – Почему ты знал, что я приду? Почему Маритим, но главное – почему Камарг знал, что я приду?

– Страшная слава о твоих зверствах, – слабо возразил Раки, присаживаясь на угол серебряного трона, – бежит впереди тебя…

– Пусть так, – согласился Всадник, – но ведь до Камарга не было других городов.

Раки молчал.

– Не повторяй чужих ошибок, горный царь, – почти примирительно сказал Делламорте. – В вашей стране достаточно вершин и полых холмов, тебе и твоему народу есть куда уйти. Я сохраняю вам жизнь.

– Объясни, – упрямо повторил Раки. – Объясни, почему я должен оставить Эгнан.

– Нет, – коротко сказал Делламорте. – Если хочешь, могу тебя просто убить, потому что ты мне надоел.

Тогда Раки встал с трона, поднял тиару и направил Иссушающее око в лицо доктора Делламорте. Многое увидел он там: мальчика и девушку в монастырском приюте, странную музыку в необъяснимого вида зданиях, злых диких людей, похожих на медзунамцев, плавающие в воде белые цветы, солдат на холодной площади и тысячи других картин, смешавшиеся в одну большую, непрекращающуюся войну, в лишенное надежды противостояние с бессловесным, безликим злом; и все это было окутано кровавым туманом страдания, а потом померкло, как будто непобедимый взгляд царя проскрежетал, как нож по фарфоровой тарелке, по глухой стене. Всадник пошатнулся, чуть не потеряв равновесие, после чего повернулся к Раки, и на лице его была написана злость. Ничего не говоря, он с силой хлестнул Раки ламаррской плетью для кентавров, свалив оторопевшего повелителя эфестов с лестницы одним ударом, преодолел возникшую между ними дистанцию одним прыжком и воткнул острый наконечник в правое сердце царя. Изо рта Раки II полилась кровь. Гексенмейстер чуть наклонился над ним.

– Что, интересные пейзажи открылись тебе в моем прошлом? – спросил он глухо. – Не знал, что ты обладаешь такой силой, но теперь – и будь я проклят, если позволю кому-нибудь хоть раз применить ее. Не зря у вас, хрустальных эфестов, две жизни – слишком уж вы самоуверенные создания. Возможно, царя лишить жизни сложнее, чем какую-нибудь эфестскую домохозяйку, но, может быть, заняться этим, Раки?