Всадник - [108]

Император разгневанный топчет родные судна;

там, где он, – тишина и фонтан, а вокруг всё людно:

от святого бассейна мосты переводят к раю;

от Нормандии Неман бульвары влекут к трамваю…

За рулем его нет комсомолки. Другие вещи

отрезают нам головы, впрочем, еще похлеще:

скажем, время бесстрастное красным октябрьским краем

отсекает тепло и светло. Мы тогда бросаем

якорь в желтых кафе, в магазинах с чужой одеждой

(здесь, конечно, сам Будда велел рифмовать с надеждой);

но не любим цветное, а любим гореть поярче.

Наш срок службы недолог. Пройти от нуля до старче

лет за двадцать возьмется любой, кто в зрачках вселенных

видит только рубли на фасадах Кремля нетленных.

Как ни странно, и здесь есть Васильевский! хоть не остров —

и не надо, пожалуйста, делать его погостом.

Что сказать о Москве? Матерятся, увы, до боли.

Черт-те что здесь зимой: на дороги насыплют соли —

и ботинкам ***, всё уныло, любовь неброска.

А вот жили б по-пушкински, было б не так и бродско.

Страттари

Из-под воды я вижу, как птицы

Свободной стрелой рассекают границы,

Движутся волны и мокрые ветры

Швыряют под киль кораблям километры

Я отчим Сан-Марко, палаццо Дукале,

Я тень под гондолой на каждом канале,

Я маска, с костюмом плывущая в паре,

Я дух изначальный, – я демон Страттари.

Минуют века, я же, скованный клятвой

Иду по затерянным…

С князьями волшбы, но их тайные знанья

Не могут уменьшить всей суммы страданья.

Шалью

Шалью, шерстя`ною шалью,

Оренбургским пуховым платком,

Бесконечною синею далью

Или снежным безумным комком

Прокачусь, упаду, расстелюсь,

Отражаясь в воде облаков,

Заведу себя в дверь и вернусь

Отсыпаться под алый альков.

Кружевами сплетая ручьи,

Камнепадом встречая кометы,

Я возьму себе косы ничьи,

Рыбам дам леденцы и конфеты.

И бобра, и гепарда уважить мне

Против шерсти велит рука,

А в утреннем синем и теплом костре

Я зажарю конька-горбунка.

Раскрутившись пращою на самом дне,

Сколотив свой убогий плот,

Я отправлюсь, увидев слезы в окне,

Разогнав нерадивый скот.

Как часам, отекающим с края стола

И идущим быстрее мгновений,

Мне сказали «хула» и сказали «хвала»,

Подарив упаковку сомнений.

Их надув, я взлетаю к шири небес,

Отворяю великий люк.

Я сказал: «Я в хорошее место слез!» —

Дорубая сидячий сук.

Милая

Бодритесь, милая; вам это удается,

Хоть вы печальны, и неровен сердца стук,

И кажется, он вам в лицо смеется,

И мысли обгоняют пальцы рук.

Старайтесь, милая, себе не признаваться,

Что ваши карты вышли все не в масть,

Ведь если так, за них не надо браться,

И проще сразу сдаться и пропасть.

Взгляните, милая, в часах песку осталось

Немного. Ваша исповедь проста.

Но вся та мишура, что вам давалась

С такою легкостью – теперь вам жжет уста.

Простите, милая, но вам платить по счету.

Никто иной вас обуздать не смог —

Но здесь вам не уступят ни на йоту…

Молитесь, милая. Пусть вас услышит Бог.

Дышать

С Божьей помощью прошла ночная стража;

Распахнули окна в тлеющее небо —

Прилетели все, мне кажется, я даже

Видел тех, кто никогда счастливым не был.

Одевались кто на свадьбу, кто на сорок,

Запрягали белопенные кареты,

Настоявши, пили горькое из корок;

На прощания топили амулеты.

Наконец собрались, выкурили наспех,

Свет гасили, продевали в руки свечи.

Кто-то бледный приглашал расстаться в масках,

Потому что, мол, глаза давали течи.

И, дождавшись, пока солнце разбросает

По волнам свои расплавленные блики,

Убедились в том, что всё. Ушли. Светает.

В волглых листьях слышал пасмурные крики.

Каркадэ

Сейчас ночь, и опять

Под ее теплым пледом

Мне пришлось разнимать

И врага, и соседа,

Хотя руки устали,

И ноги не ждут,

Мои пальцы сломались,

А волосы жгут.

Но внезапно вдали,

На высокой горе

Я увидел прекрасный

Цветок каркадэ.

Если б был я моложе

Иль просто другим,

То цветок этот тотчас же

Стал бы моим.

А пока – а пока,

Хотя ноша легка,

Я усну у костра,

Я дождусь до утра.

Вот теперь, поутру,

Когда кости срослись,

Каркадэ я сорву

И стремглав ринусь вниз.

Каркадэ будет мой!

Каркадэ станет мной!

Станет мной каркадэ!..

Арригато, сурамадэ.

Вперед

Фрегаты раздули свои паруса,

И так как уж полдень, то все чудеса

Отложены вдоль по времённой оси,

Коль хочешь ответить, сначала спроси.

На острове диком колючки в песке

Пожалуй, заполнят все небо в тоске,

И хоть будет мало, беги, не беги,

Всё в море холодном потонут шаги.

Сколочены звонко металл и доска,

Вода для фарватера стала узка,

От соли замерзли в гортани слова,

Дописана ветром вторая глава.

Свивайте сосновые мачты в клубок,

Смешайте штурвалы в единый комок,

Я здесь и Матфей, и, наверно, Лука,

Станцуй со стихией на водах, рука.

Enemies

She’s still unchanged – her every dress

Is just a thiefly change of hue,

A whim of fashion… an excess

Mistaken often for a cue —

As any creature quick of mind

And sharp of wicked, lustful sense —

She likes to trace, delights to find

Offenders, and to fell offence.

Indeed, her craft is to arouse

A rightful wrath in former friends,

To welcome them as ready spouse

And savour their disgraceful ends —

None other boasts a track of crime

More ghastly than The Lady Time.

Магистр

Жизнь для нас как-то слишком легка,

Вещи в руках горят. Слишком быстро

Застилают далекие сонные облака

Чистый лоб нестареющего магистра.

По итогам всех встреч заключения нет.