Всадник - [2]

В черном балахоне из грубой мешковины, перепоясанный веревкой, обутый в деревянные сандалии на босу ногу, – Обличитель стремительным шагом прошел через ворота и направился к обители расположенной на высоком холме.

Уже достигнув ворот, он обернулся назад, горящим взором фанатика окинул открывшуюся ему величественную панораму. И Город вздрогнул.

Братия встретила гостя со сдержанным почтением. От обеда он отказался и неодобрительно покосился на стол с изысканными блюдами. Старенький Приор только возмущенно поджал губы. Монастырская кухня была известна по всей стране.

Высшие чины церкви, посещая Город, всегда стремились остановиться здесь, дабы отведать яств знаменитой кухни. Но Обличителя похоже это не волновало.

Он потребовал себе немного простой похлебки с хлебом, чем привел в возмущение и замешательство брата-повара. Но даже то, что именовалось в монастыре простой похлебкой – Бичеватель отведал с неодобрением. Она показалась ему излишне сдобренной.

На вершине скалистого пика возле Города возник Всадник. Мглистый конь застыл неподвижно, словно статуя на постаменте. Синие огоньки заплясали во мраке капюшона. Всадник пристально смотрел на городскую площадь. Там, в окружении красочной толпы, бесновался Обличитель. Слова его жгли толпу расплавленным свинцом, бичевали её, распинали на позорном столбе. Люди слушали молча, стараясь избегать горящего взора пронзавшего их насквозь. И печально смотрела на них с пьедестала святая Покровительница Города. Обличитель еще долго говорил. Он чувствовал, что завладел вниманием толпы, заставил её усомниться, но до торжества еще было далеко. Требовалось время. Раскаяние должно было еще вызреть.

На следующее утро Обличитель все время передвигался по городу. Он не ответил на приглашение знати. Его тощая фигура возникала то в одних, то других местах сборищ городской бедноты, ремесленных кварталах… И всюду ему удавалось собрать вокруг себя людей и завладеть их вниманием. Они уже слушая его тяжко вздыхали, уже внимали каждому слову. Наиболее впечатлительные ударяли себя кулаками в грудь. Зерна падали во взрыхленную почву. Оставалось только удобрять и поливать, чтобы взошли всходы раскаянья и гнева. И он старался. Весь день.

И следующий… А Всадник все высился на скале и Город чувствовал его леденящий взгляд. Городу становилось жутко. А люди уже переставали по вечерам собираться в тавернах и кабачках. Стихли веселые песни. Только молитвенное пение слышалось теперь из распахнутых окон.

К воскресной проповеди Бичеватель готовился особенно. Он пришел в городской собор перед самым началом службы и встал так, чтобы видеть всех, а все – его. Всю службу горящий взор Обличителя не отрывался от людей. И впервые воскресная месса не вселяла в людей радость и умиротворение. Безотчетный страх вкрадывался в их сердца. И когда седовласый настоятель Храма, завершив мессу, приготовился обратиться к пастве, то внезапно резкий голос оборвал его:

– Пастырь ленивый обрекает стадо волкам на пожирание! Пастырь без рвения – упустит овец своих обрекая их на смерть! Псы сытые – не преграда волкам, а овцы отбившиеся от стада – будут пожраны!

В следующий миг Обличитель уже вырос перед алтарем и обрушился гневной проповедью на прихожан. Он вносил смятенье в сердца их и сеял страх в душах. От его пламенной речи готовы были заполыхать стены собора. Он бичевал их нравы, чревоугодие, праздность и веселье. Обвинял в распутстве и забвении Всевышнего… Казнил за стремление к богатствам и роскоши. Угрожал карами небесными и пугал геенной. Но не здесь были его главные слушатели, а там – на площади, стояли те, к кому он обращался через головы присутствующих. Обрушив на головы заблудших громы небесные и гнев Господень, он рванулся по проходу к распахнутым дверям, где толпилось простонародье. Уже от дверей, обернувшись пригрозил настоятелю и растерянной знати огнем и серой расплавленной.

Площадь встретила его одобрительным гулом. Он с размаху, как опытный палач с оттягом хлестнул по толпе, по её сердцам. И вот уже они внимали ему, взоры их начинали загораться страхом и гневом. А за спиной, на ступенях собора стояли настоятель, герцог и знать, не имея возможности уйти с запруженной площади. Обличитель был мастером своего дела. Но когда он уже достиг пика своей речи, внезапно над площадью взвился истеричный выкрик:

– Она плачет!!!!!!

Толпа в ответ страдальчески охнула. Обличитель обернулся. С мраморной щеки Покровительницы катилась слеза. За ней еще… Статуя плакала. Неземной трепет охватил Проповедника. Он медленно повернулся обратно к толпе пронзая её воспламененным взором… Площадь упала на колени. Тогда Бичеватель воздел руку, указуя на Плачущую:

– Вот!!! Зрите! Плачет Она, предвидя муки ваши в преисподней! Покайтесь!!! Или все сгорите в огне адском!

А площадь ответила ему единым стоном и всхлипом. Разразилась рыданьем.

И грянул час безумья. Город озарился огнем факелов и костров.

Улицы его огласились ревом толпы и криками жертв. В порыве покаянья люди крушили великолепные статуи. Жгли книги остроумцев, рвали парчовые наряды, резали холсты живописцев. Толпа громила дома, где жили музыканты и актеры, плясуньи и певицы, рвала рукописи поэтов и топтала изысканные безделушки. Разъяренные прачки волокли за волосы полураздетых натурщиц и танцовщиц.