Всадник без головы - [53]

У окружающих не возникло никаких подозрений. Впрочем, Колхаун об этом и не беспокоился. Его посетитель торговал лошадьми и рогатым скотом — у них могли быть дела. Такое объяснение выглядело вполне естественным. Даже сам мексиканец вначале думал именно так, потому что при их первых встречах разговор носил почти исключительно деловой характер. Хитрый южанин не собирался выдавать свои намерения малознакомому человеку. И только после одной очень выгодной для мексиканца сделки, за бутылкой вина, Колхаун стал осторожно допытываться, как относится мексиканец к Морису-мустангеру.

Беседа убедила отставного капитана, что на этого человека он может положиться, что он окажет ему любую услугу, вплоть до убийства.

Мексиканец не скрывал своей ненависти к молодому мустангеру. И, хотя он не сказал ничего определенного о причине этой ненависти, Кассий Колхаун по некоторым намекам понял, что причина у них одна и та же — то, что уже издревле, со времен Трои, вызывает ссоры между мужчинами: женщина!

Прекрасной Еленой в данном случае оказалась одна черноокая сеньорита с берегов Рио-Гранде, которую Морис время от времени навещал. Она стала предпочитать общество мустангера-ирландца обществу своего соотечественника. Мексиканец не назвал имени девушки, а Колхаун и не старался узнать его, но, слушая рассказ, втайне надеялся, что девица, которая отвергла мексиканца, покорит сердце его соперника.

Пока капитан выздоравливал, он несколько раз виделся с человеком, которого хотел сделать орудием своей мести, и у них была полная возможность обо всем договориться. Договорились они или нет и каковы были их дьявольские намерения, осталось известно только им одним. Окружающие лишь заметили, что Кассий Колхаун и Мигуэль Диас, по прозванию Эль-Койот[33], постоянно бывают вместе, и все удивлялись этой странной дружбе.

Глава XXIV. НА АСОТЕЕ

На техасских плантациях нет бездельников. День начинается с восходом солнца. Колокол, гонг или пастуший рожок, созывая черных невольников на работу, поднимает и рабовладельцев с их удобных постелей.

Так было в Каса-дель-Корво при старых хозяевах. Семья американского плантатора не изменила этому обычаю — правда, не из желания следовать традиции, но по требованию самой природы. Ароматное утро солнечного Техаса, где царит почти непрерывная весна, жаль проводить в постели. Отдыхают в полдень, когда все в природе никнет под жгучими лучами солнца.

На рассвете же все с новой радостью встречают восходящее светило. Тропические птицы расправляют свои яркие крылья, цветы — влажные от росы лепестки, как бы в ожидании жгучего поцелуя первых солнечных лучей. Все живое снова славит солнце.

Прекрасна, как птицы, порхающие в рощах Техаса, нежна, как цветы, расцветающие в его долинах, была девушка, которая появилась на крыше дома Каса-дель-Корво. Сама Аврора, встающая со своего ложа, вряд ли выглядела свежее, чем молодая креолка, когда она смотрела на розовую завесу, из-за которой медленно поднимался золотой диск солнца. Она стояла на восточной стороне асотеи; ее рука лежала на каменном парапете, еще влажном от ночной росы. Перед ее глазами был сад, расположенный в излучине реки, над ним откос противоположного берега, а еще дальше широко расстилалась прерия.

Смотрела ли она на чудесный вид, которым нельзя было не любоваться? Нет.

Она не замечала и восходящего солнца, хотя казалось, что она, словно язычница, молится ему.

Слушала ли она мелодичное пение птиц, звенящее над садом и рощей?

Нет, она ничего не слышала и ничего не замечала. Ее взгляд был рассеян, и мысли ее были далеко.

Казалось, ни ясное утро, ни пение птиц не радовали ее — тень печали лежала на прекрасном лице.

Она была одна, никто не заметил ее грусти и не спросил, чем она вызвана.

Невольно сорвавшийся шепот выдал ее тайну:

— Может быть, он тяжело ранен? Может быть, смертельно?

О ком говорила она с таким волнением?

О человеке, который лежал совсем близко внизу, в одной из комнат асиенды, — о своем кузене Кассии Колхауне?

Вряд ли это было так. Еще накануне доктор сказал, что больной на пути к выздоровлению, что опасности для жизни больше нет. И если бы кто-нибудь подслушал ее монолог, который она продолжала тем же грустным голосом, то он убедился бы, что она говорила о ком-то другом.

— Я не могу даже никого послать к нему. Я никому не доверяю. Где он теперь? Наверно, ему нужна помощь, участие… Если бы я могла послать ему хотя бы весточку так, чтобы никто не знал! И куда пропал Зеб Стумп?

Девушке почему-то казалось, что Зеб может появиться с минуты на минуту, и она стала смотреть на равнину, по ту сторону реки, где вдоль берега тянулась дорога. Это была проезжая дорога между фортом Индж и плантациями на нижней Леоне; она пересекала прерию на некотором расстоянии от реки и приближалась к ней только в одном месте — там, где русло делало резкий изгиб, врезаясь в крутой берег. В направлении к форту дорога была видна на протяжении полумили, ее пересекала тропинка, которая вела через брод к асиенде. Вниз по реке, приблизительно на таком же расстоянии, саванна переходила в заросли, за которыми уже ничего не было видно.