Всадник без головы - [171]

Где же она?

Никто не решается задать этот вопрос. Прислушиваясь к тому, что говорит Зеб Стумп, все внимательно рассматривают труп. Он прострелен в двух местах: одна пуля попала выше области сердца, другая прострелила грудную клетку как раз над брюшной полостью. Все взоры сосредоточены на нижней ране; вокруг простреленного отверстия запеклась кровь. Мягкая ткань блузы пропитана кровью. Верхняя — это даже не рана, а просто небольшая дырочка в ткани, величиной с горошину, издали почти не заметная. Вокруг нее совсем нет крови.

— Это, — говорит Зеб Стумп, указывая на верхнее отверстие, — не имеет значения. Вы видите, что крови здесь нет, а это доказывает, что пуля попала уже в труп. Это я пустил ее ночью у обрыва. А вот вторая — это уже другое дело. Это и была смертельная рана. И если я не ошибаюсь, то вы найдете эту пулю здесь. Надо сделать надрез и посмотреть.

Предложение старого охотника не встречает возражений. Напротив, сам судья приказывает извлечь пулю. Веревки развязаны, гетры расстегнуты, и труп снимают с седла. Он кажется очень твердым, одеревенелым — руки и ноги его совсем не сгибаются. Но все же он очень легок, как будто весь высох, — его вес почти не превышает вес мумии! Его бережно кладут на траву. Несколько человек молча склоняются над ним. Сэм Мэнли исполняет роль главного хирурга. По распоряжению судьи он делает надрез вокруг раны — той, у которой запеклась кровь. Надрез проводится через ребра к легким. В левом легком находят то, что искали. Острие охотничьего ножа касается чего-то твердого. Это похоже на свинцовую пулю. Так и есть! Пулю вынимают, обтирают и передают присяжным. Несмотря на то что она поцарапана винтовой нарезкой ружья, несмотря на зазубрину там, где она ударила по ребру, на ней все еще можно различить изображение полумесяца и буквы «К. К.».

Как много говорят эти инициалы! Среди тех, кто рассматривает их сейчас, некоторые помнят, что они слышали о них раньше. Они могут засвидетельствовать, кто хвастался такой меченой пулей во время охоты на ягуара.

Тот, кто хвастался тогда, теперь, должно быть, жалеет об этом.

Но где же он?

Этот вопрос уже начинают задавать в толпе.

— Как вы это объясните, мистер Стумп? — спрашивает защитник.

— Да что тут говорить — дело простое! Всякому молокососу должно быть ясно, как день, что эта пуля убила молодого Пойндекстера.

— Но кто выстрелил, как вы думаете?

— Что же, это не менее ясно. Когда человек подписывает свое имя на письме, никто не ошибается, кем оно послано. Правда, здесь только первые буквы, но догадаться нетрудно — они говорят сами за себя.

— Я в этом ничего особенного не вижу, — вмешивается прокурор. — Пуля меченая, это правда, — на ней стоят буквы, которые могут иметь — а могут и не иметь — отношение к уважаемому местному жителю. Предположим даже, что это его инициалы и его пуля. И все-таки этим еще ничего не доказано. Убийство, совершенное краденым оружием, — довольно обычная история. Кто станет возражать против этого? Кроме того, — продолжает прокурор, — зачем было совершать это убийство человеку, на которого вы намекаете? Мы все знаем, чьи это инициалы. Я думаю, он сам не будет этого отрицать. Однако это еще ничего не доказывает. Других улик, позволяющих связать его имя с этим преступлением, нет.

— Вы так думаете? — спрашивает Зеб Стумп, который с нетерпением ждал, когда прокурор кончит. — А как вы назовете вот это?

При этих словах Зеб вынимает из своего кисета клочок смятой бумаги, почерневший от пороха.

— Я нашел это в зарослях около места убийства, — говорит старый охотник, передавая бумажку присяжным. — Она зацепилась за шип акации, а попала туда из дула того самого ружья, из которого вылетела и пуля. Насколько я понимаю, это клочок конверта, использованный вместо пыжа. Любопытно, что на нем стоит имя, которое вполне соответствует инициалам на пуле. Присяжные могут сами прочитать.

Старшина присяжных берет бумажку и, расправив ее, читает вслух:

— «Капитану Кассию Колхауну».

Глава XCVI. БЕЖАЛ!

Провозглашение этого имени производит на суд сильное впечатление. Одновременно раздается дружный крик толпы. Это не крик удивления. Нет! Он говорит гораздо больше. Это оправдание обвиняемому и обвинение тому, кто был самым ярым из всех обвинителей.

Показания Зеба Стумпа доказали виновность Колхауна, но все заподозрили его уже раньше, и, по мере того как раскрывались факты, это подозрение росло. Теперь ни у кого нет сомнений, что Морис Джеральд невиновен и не его надо судить за убийство Генри Пойндекстера.

Все верят также, что убийца — Колхаун. Клочок обожженной бумаги — последнее звено в цепи доказательств, и хотя это только косвенная улика, а мотив преступления по-прежнему остается тайной, однако среди присутствующих едва ли найдется человек, который еще сомневается, кто совершил преступление.

После того как присяжные по очереди осмотрели конверт, свидетелю снова предоставили слово, поскольку он заявил, что еще не все сказал. Он говорит о том, как у него возникли подозрения, которые и заставили его искать следы в прерии; о выстреле Колхауна из чащи и о том, как после этого капитан бросился в погоню, о мене лошадьми. Наконец он подробно рассказывает о сцене в зарослях, когда был пойман всадник без головы. После этого он делает паузу, словно ждет вопросов. Но на него уже больше не смотрят. Все знают, что он закончил свой рассказ, а если и нет, то доказательств все равно достаточно. Присутствующие даже не хотят ждать, пока суд будет совещаться. Такая задержка не по вкусу людям, которые только что были свидетелями, как правосудие едва не оказалось обманутым и они вместе с ним; и теперь, чувствуя упреки совести, они громко требуют: